Под грозой (сборник)

Сурожский Павел Николаевич

Доктор ушел, а у Антошки осталось надолго

приятное, теплое чувство. Точно его обогрели и

приласкали с холода. Отвык он от этого, и у него

даже зачесалось в горле.

Потом он заснул и проснулся только вечером.

Софья Васильевна принесла ему супу и молока.

Самому было есть несручно, и Софья Васильевна

накормила его. Вышло у нее это просто и ласково.

И опять у- Антошки защекотало в горле.

— Спасибо,—сказал он и заморгал

глазами.

В голове гудело по прежнему и ныла глухо нога.

— Что мне повредило?-— спросил Антошка.

— Голову ушибло да ногу, ступню,— сказала

Софья Васильевна.—Да это ничего, пройдет. По-

лежишь недельки три и заживет.

— У вас тут хорошо,—тихо сказал Антошка.—

Не то, что в шахте...

Софья Васильевна улыбнулась и сказала:

— Ну, спи, не болтай зря. А если что надо—

позови.

Она ушла к другим больным, легкая и белая.

Антошка следил за ней глазами и ему казалось,

что всем она несет с собой ласку и успокоение.

Сумерки вливались в окно. Синими казались они

и печальными. А потом вспыхивали звезды и стало

светло... Нет, это не звезды, а лампы, но как они

горят мягко и ровно... Ликтричество...

Антошка заснул. Что-то срывалось и падало

в голове, точно кто-нибудь вязал и обрывал не-

умело кривые узлы. А потом затихло, угомони-

лось, и стали разворачиваться хитрые узоры снов.

XV.

Началась для Антошки новая полоса жизни—

в больнице. Он не жалел, что попал сюда. Болела

нога, гудело в голове, что-то твердое, как кол,

стояло в спине, но это пустяки. Поболит и пере-

станет. Со всеми это случается, а он чем лучше?

Зато он отдохнет здесь—в чистоте, в тепле и

уюте.

Как хорошо проснуться утром не в шахте, не

на грязном сене, а на чистой кровати, в чистом

халатике, видеть свет дневной, снег за окнами и

чистые стены... Немного холодно бывает по утрам,

но сейчас затопят печи и пойдет от них сухое,

здоровое тепло. А потом завтрак... Пища вкусная,

хорошая, только дают мало. Софья Васильевна,

всегда одинаково приветливая и ласковая, говорит:

— Много есть нельзя — вредно. Лучше по-

меньше да почаще.

Славно дремлется после еды. Спишь не спишь,

а так, какое-то забытье... Хлопнут двери, заговорит

кто-нибудь и сна уже нет, улетел, как пух от дыха-

ния, а потом опять что-то обволакивает, обнимает.

В полдень приходит доктор—и вся палата ожи-

вает. Точно дух бодрости вселяется в нее. Он

весело балагурит с больными, выслушивает, рас-

спрашивает,

и кажется, будто боли стихают, и

входит здоровье в истомленное тело.

С Антошкой у него всегда шутливые разго-

воры.

— Ну, как дела, старичок?— спрашивает, по-

смеиваясь, доктор.

— Ничего, лучше.

— Мышки в голове бегают?

— Есть немного,— смеется Антошка.

— Ну, мы их скоро выгоним. А нога будет, как-

новенькая, еще танцевать будешь. Спи побольше,

ешь хорошо, смотри весело—и все будет ладно.

Антошку утешали слова доктора. Радовала и

Софья Васильевна своей неизменной приветливо-

стью. В палате она, как солнышко,—и светит, и

греет. Антошка даже удивлялся, откуда берется у

нее эта ласковость. И вид у нее такой, что сразу

располагает к себе: серые глаза с просинью, тем-

ные волосы чуточку вьются, лицо худощавое, не-

много бледное, две тонкие чорточки возле губ—

и в них, казалось Антошке, прячется вся приветли-

вость Софьи Васильевны. Улыбнется, шевельнет

этими черточками,-— и станет светло на душе, хо-

чется и самому улыбаться... И словоохотливая при

этом— слова у нее, как река, текут. О себе Антошке

как-то вечером рассказала. Антошка спросил,

давно ли здесь живет Софья Васильевна. Она

ответила:

— Два года.

— А прежде где жили?

— А прежде училась. Сначала в гимназии,

потом в Москве на курсах.

— Счастливая вы, в Москве жили,— сказал

Антошка.

— Счастья мало,—вздохнула Софья Василь-

евна.—Трудно мне в Москве жилось. Денег не

было, приходилось зарабатывать и учиться, а это

дело нелегкое. В гимназии хоть на казенный счет

училась, а тут все свое... Год прожила в Москве,

а тут отец заболел, со службы уволили,—он поч-

тальоном в местечке служил,—пришлось и семье

помогать. Так вот и жила, перебивалась, пока не

кончила. Хорошо, хоть сразу на место попала...

Ну, теперь ничего, живу. И семья при мне, еще и

сестренка учится...

Антошка слушал—и еще милее, ближе стала

ему Софья Васильевна.

«Вот она какая,— с гордостью думал он. —

И сама в люди вышла, и других за собой тянет.

Вот это человек... настоящий!»

Антошка вскоре присмотрелся и к своим сосе-

дям. Их было пять, и все были шахтеры, получив-

шие увечья на работе. Это случалось часто—кале-

чила шахта людей, била и толкла, как пшено

в ступе, и не успевал оправиться один, как на его