Под грозой (сборник)

Сурожский Павел Николаевич

— А тут вот Мальчик захворал.

— Что с ним такое? — тревожно спросил

Антошка.

— Не ест ничего с утра, а теперь вот лег, не

встает. Я ему и кровь бросал, и нашатырю с пер-

цем давал—не помогает.

Антошка наклонился к Мальчику. Он лежал на

земле, тяжело дыша, с опущенной головою, и глаза

были тусклые, мутные.

— Околеет, видно,—сказал дядя Иван.

Антошке стало жаль Мальчика. Хоть и недо-

любливал он его,

а все-таки живая тварь—жалко.

— Может, его наверх бы, на холод,—сказал

Антошка.

— Это не поможет, — махнул рукой дядя

Иван.—Пропадать ему время пришло, отработал

свое... Давеча кровь пустил ему, а она такая густая,

как деготь. Дело ясное—застой крови. Могила.

Поговорили, повздыхали над Мальчиком и

легли спать. А среди ночи были разбужены трево-

гой среди лошадей. Сразу догадались, в чем дело:

Мальчик околел. Он лежал неподвижно, упершись

мордой в ножку корыта. Лошади тревожно обню-

хивали его, храпели, вздрагивали. Видно, им

страшно было мертвого товарища.

Дядя Иван и Антошка вытащили Мальчика за

ноги из конюшни. Было еще рано, не видно было

никого. Стали ждать утренней смены.

— Вот тебе, таскал, таскал вагончики, а теперь

самого вытащили из стойла,— сказал дядя Иван с

кривой усмешкой.—Пропала лошадь, а была смо-

лоду хоть куда: на хозяйской конюшне стояла,

овес ела, в дорогой сбруе ходила. А захирела—

сюда ее в шахту, на гнилое сено, таковская... Так

вот и с нашим братом бывает: пока здоров—

хорошо, а чуть захирел—долой, насмарку. И выхо-

дит, что человек, что скотина—все едино. Все мы

рабы у своей судьбы...

Антошке грустно было слушать слова дяди

Ивана—кололи они уши горькой правдой. А потом

шевельнулось чувство вины перед Мальчиком.

Дядя Иван говорил:

— Вот мы с тобой осуждали Мальчика— и злой-

де он, и хвастливый, а ежели подумать, то судьба у

Мальчика была жестокая: с хором да в лазни,

от лакомого куска к гнилушке. Тут поневоле

озлишься. Разве мы все не таковские? Попали в

шахту, как медведь в яму, и стукаемся головами об

стену.. Нет, брат, по настоящему мы должны

Мальчику в ножки поклониться: прости, мол,

нас, лошадь честная, за нашу несправедливость!..

Так-то!

Когда стали подымать из шахты ночную смену,

потащили к клети и Мальчика. Там его положили

в клеть и подняли наверх. В последний раз мель-

кнули перед Антошкой оскаленные зубы, и он

прошептал:

— Прощай, коняга!..

Без Мальчика показалось

скучно в конюшне.

Чего-то недоставало. Понимали это и лошади и все

озирались, прислушивались и ждали, не придет ли

Мальчик.

После Нового года в шахту спустили новую

лошадь. Это был крепкий, здоровый битюг, слепой

на один глаз. При спуске связали канатом ноги,

а он все-таки бился, барахтался и ржал. А когда

вели от клетей по галереям, он все шарахался в

сторону и дрожал, пугаясь темноты.

Появление новой лошади в подземной конюшне

было целым событием. Все—Ласточка и Рябчик, и

даже ленивый Бычок заволновались, увидя нового

товарища, потянулись к нему, стали обнюхивать,

тихонько заржали. Он отвечал им коротким низким

ржанием, и между ними завязалась беседа на непо-

нятном лошадином языке.

И долго не могли успокоиться лошади. А когда,

попозже, Антошка подошел к корыту, он увидел

трогательную картину. Бычок и новый стояли

рядом, и голова Бычка мирно покоилась на шее

нового. Поговорили коняги, подружились и братски

обнялись. Если жизнь тяжела и мало радостей

выпадает на долю, то пусть хоть дружба будет

маленьким утешением—все-таки легче...

XIII.

Каждый день в шахте случалось какое-нибудь

происшествие. То придавит кого-нибудь обвалом,

то обрушатся крепи, то пробьется где-нибудь вода,

то клеть прищемит или ударит кого-нибудь. Иногда

в шахте начинают слышаться стоны и голоса, похо-

жие то на лай собаки, то на мяуканье кошки, то на

кваканье лягушек. Это кричит гремучка— скопилась

в шахте и дает о себе знать, предупреждает—

берегись!..

И все это держало постоянно рабочих насто-

роже, мешало легко и просто относиться к труду.

Так и казалось, что вот-вот что-нибудь случится—

не утром, так вечером, не сегодня, так завтра.

А тут еще приходили вести с других шахт и руд-

ников: там случился обвал, там затопило шахту,

там взорвался гремучий газ— и каждый раз кого-

нибудь убивало, захлестывало, обжигало.

Но боялись только молодые малоопытные шах-

теры, а старые давно уже привыкли к своей опас-

ной работе. Как солдаты на войне, они не обращали

внимания па то, что смерть выхватывает из рядов

то одного, то другого, и долбили каменные стены.

Некоторые ухитрялись даже курить в шахте, хотя

это было строго запрещено из опасения взрывов.