Под одной крышей
Шрифт:
Где-то совсем рядом заскреблась и завыла собака.
Гарри принюхался: запах горелого перехватил дыхание. Он ощутил его так отчетливо, будто невидимый костер тлел в считанных дюймах от его носа.
– Р-р-р!
– зажав в ладони валявшийся рядом парик, Гарри перевернулся на живот и подтянулся на локтях к выходу.
Он найдет эту гадину и сделает так, что она проглотит вместе с этим аксессуаром все свои угрозы и насмешки. Вот только б добраться до ружья. И пусть попробует здесь что-то учинить - живой ей отсюда
Перед глазами опять все поплыло.
Но тут Гарри почувствовал, как кто-то подхватил и поднял его с такой быстротой и ловкостью, словно речь шла не о парализованном спецназовце, а о годовалом ребёнке, намеревающемся отползти от недремлющего родителя в неположенном направлении.
– Как жаль, мистер Максвелл. А ведь я хотела всё уладить по-хорошему, - раздался резкий женский голос, в котором сквозила ярость.
Ноги Гарри касались пола, но проку от них не было. Вновь оказавшись у кровати, он ухватился за край комода. Глиняная ваза с ромашками и золотарником предостерегающе колыхнулась.
– К-кто здесь?!
– шепнул он, пытаясь сориентироваться в пространстве.
Ах, если бы он был в состоянии дать отпор!
Собака не унималась, металась, скреблась и скулила. И Гарри казалось, что скребется и скулит она у него под кожей.
– Чего вы хотите?!
– то ли прокричал, то ли подумал он, пока цепкие руки-клещи сжимали его так рьяно, что были готовы выдавить все внутренности. Ему никак не удавалось увидеть злодейку, но он ощущал ее каждой клеточкой тела.
– Забирайте! Забирайте все!
– Вы думаете откупиться рухлядью?
– на этот раз её слова прозвучали так близко, что Гарри вздрогнул.
– О, нет, не надейтесь! Мне нужно место, больше места, а всё остальное...
Стены вдруг пришли в движение, послышались тяжелые шаги босых ног - она тащила его к окну!
Память Гарри тут же воскресила всё то, что он так силился забыть: как в далекий злополучный день в проеме этого окна исказилось лицо матери, как по ветру взмыли ее золотистые локоны, и встрепенулась хрупкая рука. А он, напуганный до смерти, не осмеливался пошевелиться.
Воспоминание вспыхнуло в мозгу сигнальной ракетой.
Очумев от оглушающего собачьего воя, Гарри начал трепыхаться, чтобы вырваться. Но силы в ненавистной барышне было человек на пять. Он не мог расцепить обруча ее стальных объятий, а, заводя руку и намереваясь схватить ее за волосы, ловил пустоту. Дышать было нечем.
Очутившись у изножья кровати, на полпути до окна, он поднял голову и замер: в большом овальном зеркале комода у стены Гарри увидел себя. Бледное, вымученное лицо казалось лицом дикаря. Приоткрытый рот, хватающий воздух, искривлен. Воспаленные глаза слезились. Прихваченная на одну пуговицу рубаха оголила часто вздымающуюся грудь. В левой руке подрагивал парик, правая намертво вцепилась в собственное левое предплечье.
Но если
Вопросы, бесконечные вопросы жалили его, как разъяренный осиный рой. Но прежде, чем он смог найти на них ответы, пальцы Гарри выпустили ноющее плечо и впились ему в шею.
Женский голос при этом язвительно прошипел:
– Копаетесь в чужих вещах, мистер Максвелл?
Теряя над собой контроль, Гарри еле высвободился и опустил подбородок. Голые ступни его ног вполне уверенно касались пола. Под одну из них случайно угодила пара листов бумаги - свидетельство его переписки с соседкой. Тот, что с плотным забором из острых, как зубцы пилы, букв, и тот, на котором дробленые стежки из округлых символов напоминают следы суетливого зверька на снегу. Зверька - нет, зверя...
«Бежать, спастись любой ценой», - подсказывал ему инстинкт.
Гарри принялся махать руками, словно это могло помочь удержать равновесие и не растянуться плашмя, когда захватчица передумает глумиться и расцепит-таки объятия.
Ведь и она изнывает от боли, что причиняет ему. Та же мука выворачивает, рвет ее на части - теперь он знал это наверняка.
Но дамочка не думала капитулировать и одним махом притянула его к окну. Гарри едва успел схватиться за раму, чтоб не рухнуть подле.
Его взору открылась давно позабытая картина.
Со времен детства зеленый двор изменился мало - разве что разрослась проплешина на газоне, который нынче рассекала удобная дорожка от дома до мастерской.
Гарри зажмурился и уперся в проем:
– Вы... ты не посмеешь!
Кровь шумела у него в ушах океанским прибоем.
И вот руки затекли и согнулись под напором врага. Разгоряченная щека встретилась со стеклом, оставив на нем липкий багряный отпечаток. Кожу обжог холод, а сердце - близость чего-то страшного, неотступного, непоправимого.
Скулеж, голоса и учащенное дыхание - его собственное и неуловимой обидчицы - слились в сводящую с ума какофонию. Крыша веранды и лужайка под ней ходили ходуном.
– Мне нужно место, Гарри, место, - зудела ему на ухо женщина.
Пыхтя и крутясь, соперники оказались спиной к окну. И Гарри отпихнул противника локтями:
– Да чтоб тебя!
По стеклу побежала трещина. Весенний пейзаж, подернутый красным, хрустнул и просыпался вниз искрящимися осколками.
Гарри вдруг увидел перед собой искаженное страхом лицо матери. В тени пологих сводов оно казалось угольно-серым.
Мама раскрыла ладонь.
Он хотел ухватиться за нее и с пущей яростью оттолкнул соседку:
– Убир-р-райся!
Слова с шумом вырвались из груди.