Под одной крышей
Шрифт:
– Мам?
Он видит, как она, невероятно высокая - выше гигантской кукурузы - склонилась над ним, таким крошечным, потерянным, испуганным.
Ее глаза, серые с рыжинкой, все ближе и ближе. Успокаивают, завораживают, словно глубины лесных озер.
Гарри всматривается в них до тех пор, пока не замечает, что золотой отблеск маминых глаз подергивается, искрится. Да это пламя!
Стоило ему подумать об этом, как спину обдало жаром. Гортань свело спазмом, подбородок затрясся. По щекам потекли соленые ручьи.
И
Гарри вздрагивает. Но мама протягивает руку и гладит его по волосам. Ее взор неподвижен, губы застыли в полуулыбке:
– Ш-ш-ш. Не надо, не плачь. Не плачь, Бекка.
1. Рабочий кабинет президента США в Белом доме - Прим. авт.
2. Алопеция (от др.-греч. через лат. alopecia) - облысение, плешивость. Патологическое выпадение волос, приводящее к их частичному или полному исчезновению в определённых областях головы или туловища.
Глава IV
Вздрогнув, Гарри проснулся. Яркий свет резанул по глазам.
«Бекка? Она сказала “Бекка”?!».
Его знобило. Оторвав голову от подушки, он потер лоб и огляделся.
Сначала Гарри подумал, что продолжает спать и видеть сон - он мог поклясться, что все еще ощущал запах горелой травы, а окружающая обстановка никак не вязалась с той, в которой он отправился на боковую.
Взгляд наконец сфокусировался на потускневших от времени деревянных досках.
Вместо ровного потолка с тонкими балками над ним нависал накрененный сосновый скат. Локоть не упирался в привычный ортопедический матрас, а неуклонно тонул в старомодной перине, обрамленной массивным изголовьем. Инвалидное кресло отсутствовало.
Рядом у стены располагался мамин комод, на котором, как накануне описывал Чез, красовалась ваза с живыми цветами. От него веяло свежей краской.
Гарри дернулся и сел так резко, что голова закружилась. Мысли колыхнулись и понеслись испуганным табуном, одна стремительнее другой. По телу прокатилась дрожь - клетчатая рубашка, в которой он улегся, лежала рядом.
Натягивая ее на плечи, он растерянно озирался, пока не заметил, что у кровати, на месте родных кроссовок, стояли новые дамские босоножки.
– Это еще что?!
Он заслонил лицо ладонями, веря, что странное наваждение вот-вот развеется. Однако, вопреки ожиданиям, открывшаяся ему картина стала только четче и ярче.
– Господи, что все это значит?
В ответ кротко хрустнуло стекло.
Гарри обернулся. Вместо пары занавешенных окон на него в упор смотрело всего одно оголенное, пронзительное окно - проклятое окно проклятой мансарды.
– Дейл! Это твоих рук дело?
– заорал он.
– Я доберусь до тебя, сукин ты сын, слышишь?..
Волнение накрыло его штормовой волной. Сердце било в набат, готовое выскочить из груди.
Солдат
Из каждого угла под скошенными сводами разило забвением. Мелкая пыль кружилась в воздухе и в мягком утреннем свечении казалась единственной обитательницей этих покоев. В распахнутой настежь двери зияла рваная дыра, на полу валялись куски дверной фанеры и мятые листы бумаги. Стол у входа пустовал, а пара низких кресел была затянута полотняными чехлами. За отсутствием полок на стене остались неприглядные грязные отметины.
Справа в дальнем углу, где когда-то располагалось кресло отца, высился большой пакет собачьего корма - с портретом грозной овчарки. Той самой овчарки, что привиделась Гарри во сне!
По кровати, средь выцветших простыней, была разбросана пестрая женская одежда.
– Чез?! Что за шутки? Выходи, паршивец!
– взревел он.
– Ты совсем спятил?..
Отозвавшийся ветер уныло просвистел в раме.
Гарри пытался сообразить, как он оказался наверху, и что означает весь этот маскарад.
Его оглушили, усыпили? Но кто, Дейл? Да он не решился бы переступить порог этого дома, даже если бы умирал от жажды! А доходяга Спраут разве бы смог собственноручно втянуть его сюда?
Но что, если именно Чез является пособником таинственной арендаторши? Или оба они - сообщники Дейла? И что эти мошенники задумали против него?!
Гарри затрясло, голова свирепо заныла. Он запустил пальцы в волосы и дернул за них так, как если бы норовил одним рывком открыть крышку погреба, в котором беснуются крысы.
В руке у него остался парик. Темные шелковистые пряди скользнули по огрубевшей коже.
– Мисс Филлз! Бек.. Бекка!..
– задыхаясь, выкрикнул он.
В глотке осела сухая горечь. Озноб пробивал насквозь. Волна за волной накатывала мигрень, разъедая черепную коробку. Скользя по нервным струнам, она переползала на лицо, пульсировала в челюсти и горле.
Непослушные мысли играли в прятки - мелькали и снова исчезали, оставляя вместо себя пустоту и боль. В одно мгновение она завладела Гарри; он перестал различать окружающие предметы, перестал понимать, кто он и где находится. Внутри, снаружи, вокруг - была лишь боль. Грозная, гнетущая, неумолимая.
В отчаянии он сжал кулаками простыни и выдохнул последнее, что удерживало его сознание:
– Бекка!
Собственный голос показался ему чужим. Кому принадлежало это имя, и что оно значило для него?
Гарри сник и подался вперед, чтобы отдышаться, но силы оставили его. Как тряпичная кукла, отброшенная кукловодом, он обмяк и отключился.
Завалившись на бок, Гарри упал с кровати и ударился подбородком о шероховатый пол. Боль снова исправно выстрелила в висок, как в полюбившуюся мишень, и заставила очнуться. Кровь яркими кляксами брызнула на доски.