Под одной крышей
Шрифт:
– Вот-вот, точно, - протянул парень и задумчиво добавил, спускаясь: - Но знаете, что? Готов поспорить, что это не мужик. Букет свежих полевых цветов - явно женских рук дело.
– Ц-цветов?
– оторопел Гарри.
– Каких цветов?
– Говорю же вам, полевых. Ромашки, золотарник, травки всякие. У зеркала, на том самом комоде. Кажется, ваша лысеющая соседка передумала от него избавляться.
Чез еще что-то бормотал, перекладывая на колени Гарри шахматные фигуры, которые подобрал на верхних ступенях. Но тот вышел из ступора лишь в ту секунду,
– Я загляну к вам завтра, идет? Мистер Максвелл? Эй, с вами все хорошо?
– Да-да... Спасибо.
– И ружье, уберите его от греха подальше. Не думаю, что оно понадобится. Сегодняшние военные маневры наверняка спугнули тетку, и она в срочном порядке ищет новый угол.
Гарри нахмурился и молча кивнул, а Спраут расплылся в сочувственной улыбке - на всегда собранном и решительном Рэмбо из Палмера нынче не было лица.
Когда рев машины стих во тьме, Гарри вернулся в мастерскую и прихватил дробовик. Надолго ли он остался один, и какие еще фокусы выкинет эта дама с собачкой, неизвестно.
Заперев входную дверь и стянув с себя ветхий кардиган, он облачился в синюю клетчатую рубаху и перебрался на кровать.
Его бросало то в жар, то в холод, а мысли путались. Виски и челюсть по-прежнему гудели, на языке осел вязкий химический привкус. Нервное напряжение этих дней начинало сказываться, но имеющимся в доме таблеткам Гарри отныне не доверял.
Испорченные ферзь, конь и пешка взирали на него с края матраса. И если первый отделался небольшой царапиной на боку, то последней, вплотную подобравшейся к врагу, досталось по полной: вместо точеной головы ее венчал раскореженный огрызок.
«Что дальше?..» - размышлял Гарри, сжимая крошечную фигурку в ладони.
Сначала соседка послала приветливое письмо и выказала желание познакомиться. Потом устроила проникновение со взломом, присвоила себе чужое имущество и принялась угрожать. Когда Гарри был уверен, что засек ее, она умудрилась выскользнуть незамеченной. Теперь эта нелепость с париком.
Происходящее ставило его в тупик. Барышня не удосужилась перевезти сюда свои вещи, но прикармливает собаку и украшает комнату цветами - в точности, как это делала мама! Да что за намеки, в самом деле?
Мама... Сегодня он не вспоминал о ней. О ее бездонных серо-зеленых глазах, о волнистых волосах с золотинкой спелой пшеницы. О руках, пахнущих лавандовым кремом. О пестрых летних платьях, что шуршали, когда она хлопотала по дому.
Гарри прикрыл веки, пытаясь воззвать ее образ, и, незаметно для себя, провалился в глубокий сон.
Ему снова восемь. Июль.
Стоя на обочине дороги, он щурится на яркое солнце, в лучах которого большое кукурузное поле купает наливающиеся початки. Сквозь опущенные ресницы видно, как качается бескрайнее желто-зеленое море.
– Безим!
– четырехлетний Дейл хлопает брата по спине и, хохоча, несется во всю прыть.
Пухлые ножки в коротких штанишках мелькают у Гарри перед глазами.
Но радость сорванца
– Ай!
Мгновение спустя лицо Дейла искажает печальная гримаса, белесые брови сбегаются к переносице. Он хватается за колено и голосит:
– А-а-а! Ма-ма! Ма-а-а-м!..
Она откликается на зов. Ветер подхватывает и проносит мимо ее приглушенный смех и душистый аромат лаванды. Играет подолом цветастой юбки, пока она торопится на выручку «неуклюжему косолапке».
Гарри наблюдает, как она поднимает братишку на ноги, дует на ушибленное место и утирает ему слезы.
– Ничего, ничего страшного, - шепчет она.
– Успокойся.
Мама снова смеется. Расправляет плечи и, прислонив узкую ладонь козырьком, смотрит вдаль. Ступает на тропку, рассекающую поле.
Гарри хочет позвать ее, но не решается - он с замиранием сердца глядит ей вслед.
Небо разгорается до тех пор, пока не оборачивается слепящей белой полосой.
Мама и Дейл исчезают из виду, а редкая трава у дороги становится все выше и выше. Да и кукуруза растет, превращаясь в частокол из толстых одеревеневших стеблей. Тонкая тропинка тает в нем бесследно.
Нужно догнать маму, найти!
Поборов оцепенение, он кидается туда, где минуту назад приметил ее и брата.
Непроходимая чаща преграждает путь: посевы, кажется, вымахали до облаков. Сухие усы початков что-то нашептывают свысока - что-то недоброе, тревожное.
– М-а-ам?!
– выкрикивает Гарри.
Ветер завывает сильнее.
В зарослях что-то маячит, шуршит. Гарри замирает, приглядываясь.
– Ма?..
– звуки застревают у него в горле, когда впереди, будто из ниоткуда, всплывает огромная собачья морда. Бурая шерсть лоснится, язык в обрамлении острых клыков вывалился наружу. Овчарка, размерами походящая на льва, принюхивается. Точь в точь Лютый!
Дрожа, Гарри пятится, но пес с ревом бросается на него.
– Мама!
Развернувшись, Гарри устремляется куда глаза глядят, нагибает могучие побеги, прокладывая себе дорогу. Сердце колотится, в висках пульсирует кровь.
Он цел, он может двигаться, но страх расползается внутри.
Ухватившись за жесткие стебли, Гарри раздвигает их, чтобы протиснуться и уйти от зверя. Раз за разом повторяет этот маневр, как в забытьи, пока хватает сил.
Наконец он выбирается на заветную тропку, осматривается и останавливается, чтобы отдышаться.
– Дэ-э-йл, ма-а-ам?!
– умоляюще взывает он.
Ветер затихает, и на поле снова жарко и душно.
Гарри оглядывается, не в состоянии понять, откуда пришел и куда направляется - побеги плотно смыкаются по обеим сторонам, а тропинка меж ними убегает в бесконечность.
Неужели он потерял маму и брата? А что, если Лютый снова появится?
Он садится на траву, задирает голову и начинает тихонько выть. Его трясет, слезы градом катятся на рубашку.
И тут он чувствует знакомый запах лаванды. Всхлипывая, Гарри жадно втягивает его носом: