Под сенью Дария Ахеменида
Шрифт:
– Ваши условия!
– сказал я подполковнику Дыдымову.
– Сейчас же!
– ответил он.
– Прекрасно!
– подхватил я.
На нас накинулись. Графинечка горячо схватила меня.
– Не принимайте!
– горячо зашептала она.
– Подполковник пьян и несет вздор!
– Оставьте!
– тоже зашептал я.
– Он обвинил нашего офицера! Он бросил тень на наш полк!
– прибавил моих грехов подполковник Дыдымов.
– Душечка Дыдымов! Явно вы что-то истолковали не так!
– горячо стала ему говорить графинечка.
–
– то ли наконец вник в суть дела, то ли счел необходимым вмешаться старый прапорщик.
– Война, господа! У каждого из нас присяга государю императору и Отечеству! Государь-император так нуждается в таких солдатах, как вы! Протяните друг другу руки!
– Война же, война! Каждую секунду могут убить! Можно схватить тиф или что там! Вот уже завтра! Да что завтра! Вот сейчас налетят - и с концом!
– враз заговорили все.
– Моя честь ничуть не затронута! Я польщена словами подполковника Норина!
– говорила графинечка.
– Подполковник, объяснитесь!
– спросил старый прапорщик.
– Почему вы требуете удовлетворения за оскорбление чести полка только сейчас, а не прежде? Сейчас подполковник Норин ничего порочного не сказал!
Подполковник Дыдымов как бы захлебнулся.
– Да, подполковник!
– стали говорить все.
– Да, почему сейчас, а не часом раньше, когда вы с подполковником Нориным увиделись?
– Всем стало очевидно, что в нападке подполковника Дыдымова было что-то иное.
– Тихо, господа!
– вскричал я.
– Я принимаю вызов. Только один вопрос к подполковнику Дыдымову. Скажите, как, когда и кому известный вам корнет доложил о моем ему замечании? Я полагаю, тень на ваш полк упала с этой стороны?
– По отсутствии командира полка полковника Гревса он доложил мне, на то время замещающему командира их эскадрона. А какого числа, я не помню. Но это не существенно! Он доложил, что вы без основания и ввиду нижних чинов придрались к нему, чем и оскорбили, при этом приказали доложить мне о нем какую-то вашу несуразицу!
– тотчас ответил подполковник Дыдымов.
Теперь и я как бы захлебнулся. И пока я глотал пустой воздух, старый прапорщик простодушно спросил подполковника Дыдымова:
– Так что же, ваше высокоблагородие, этот корнет не вызвал капитана сам?
– Он исполнял приказание!
– нашел ответить подполковник Дыдымов.
– В таком случае, - наконец проглотил я пустой воздух, - я прошу вас, господин подполковник, на одну минуту!
– Я полагаю уместным обсудить условия не тайком, а в присутствии всех!
– сказал подполковник Дыдымов.
– Да черт с ними, с условиями! Драться сейчас и на шашках!
– зло закричал я.
– Я прошу вас на минуту по другому поводу. Через минуту мы будем драться непременно!
Снова все кинулись успокаивать нас и теперь - особенно меня.
– Я не желаю говорить ни минуты!
– сквозь шум прокричал подполковник Дыдымов.
– Идемте! Я полагаю, ни церемоний, ни секундантов мы требовать не будем?
– прокричал я
Он согласно кивнул. Нам удалось продраться к выходу и потом во двор.
Над округой висела полная, как грудь кормящей женщины, луна. Все вокруг было залито, как молоком, ее белым светом. Черный базальт Бехистуна трепетал и переливался, будто взрябившая вода.
За нами во двор вывалились все. Мы вынули шашки. Драгунские офицеры должны были хорошо рубиться, хотя я как-то отметил, что русская кавалерия этого делать не умеет. Кавалерия не умеет, а кавалерист обязан, - отметил я.
– Дыдымов, - я хотел сказать, что корнет сказал ему неправду.
– Начинайте!
– сквозь зубы сказал подполковник Дыдымов.
Я враз опустел и словно бы стал невесомым.
– Да-с!
– сказал я в насмешке.
Через несколько ударов я почувствовал, что он тяжел, что он долго не простоит. Ложным замахом я зашел ему за спину.
– Вы убиты!
– сказал я.
Он стремительно и со всего плеча нанес удар назад. Острие клинка, едва не захватив моего носа, протянуло мимо струйку снежного холода. Мне так и показалось, что следом за клинком, которого я даже не увидел, вжикнула эта струйка.
Удар развернул Дыдымова и пронес его клинок далеко в сторону. Мне оставалось лишь сделать короткий выпад. И все ахнули. Я остановил руку. А может быть, Господь, как некогда Авраама, остановил меня. Чем-то самым потаенным, исходящим из каких-то таких моих глубин, о которых и подозревать-то не выходило, я почувствовал, что Дыдымов упадет без моего удара. Он еще только останавливал руку. Он еще только старался бросить клинок вперед, чтобы встретить меня. Он еще стоял. А я уже видел, что он падает. Я остановил удар. Мне остановить шашку не составляло труда. Я остановил. А Дыдымов не остановил. Дыдымов не справился. Сила его собственного, злого и страшного, но не меткого, удара потащила его. Он упал. Все ахнули.
– Ахают!
– в неприязни сказал я.
Из этого аханья вырвалась Валерия и припала к Дыдымову.
Я посмотрел на мою шашку. Она была чиста. Я вложил ее в ножны и тоже шагнул к подполковнику Дыдымову. Валерия подняла на меня глаза.
– Проклятая жара!
– кое-как выдохнул подполковник Дыдымов.
У него носом пошла кровь.
– Тепловой удар, Борис Алексеевич!
– сказала Валерия.
– А вы ахаете!
– в прежней неприязни сказал я.
Она отвела глаза.
– Вы некрасивы!
– сказала она.
– Ах, виноват!
– в новой неприязни артистически выгнулся я.
Подполковника Дыдымова прибрали. Валерия и шофер Кравцов на авто повезли его в лазарет. Меня долго, но, кажется, с любовью корили за дуэль, сводя к тому, что он был уже болен, а я все равно вышел с ним драться. О том, что никто его больного состояния до дуэли не увидел, как-то забывалось. Я почел за благо не напомнить им об этом и не оправдываться. Случай вышел заурядным. Все видели - начал он. И все видели - я был у него за спиной и говорил: “Вы убиты!” Этого мне хватало. А вообще, мне было его жалко.