Под знаком мертвой птицы
Шрифт:
– Я не хочу быть такой, - прошептала она, и я понял, что имеется ввиду "не хочу быть такой, как ты", - Мне нравится жизнь оборотня, в целом, по крайней мере… Но убивать невиновных людей…
– Кто сказал, что обязательно невиновных? Я знаю, ты охотилась на нечисть, а среди смертных попадаются куда более злобные существа.
– Хочешь сказать, что ты… охотился только на негодяев? – удивленно спросила Аня.
Я с усмешкой покачал головой.
– Нет. Этого я не говорил. Однако не стоит исключать возможность того, что ты окажешься более сдержанной, чем я.
У Ани больше не было сил и желания спорить со мной.
Аня посмотрела на меня краем глаза – не озлоблено уже, только утомленно. Она вновь вздрогнула, хотя холод точно не мог быть причиной этого – волки практически не способны замерзнуть. Решение пришло в мою голову неожиданно…
– Устала? – спросил я, пытаясь поймать ее взгляд.
Девушка чуть заметно кивнула, не переставая дрожать. Я сосредоточился, добавляя в свой взгляд немного внушения. Обычно с другими волками это не срабатывает – если только удастся застать врасплох.
У меня получилось. Аня часто-часто заморгала, а вскоре прикрыла веки. Пусть поспит немного, здесь ее никто не побеспокоит. Сон часто помогает примириться с нелегкой реальностью; я знал это, хотя сам давно уже научился обходиться практически без него.
Во сне Аня выглядела гораздо умиротворенней, однако печать тревог полностью не исчезла с ее лица. Моя рука сама собой потянулась к ее щеке, желая убрать прядку волос, угольным мазком прочертившую белую кожу. Но застыл, так и не решившись прикоснуться к ней. Вместо этого, я снял с себя куртку и накинул на нее – это был своеобразный знак, обещание того, что я вернусь. Даже, если девушка не слишком жаждет моего общества, ей нужно разобраться в собственном прошлом – а я могу в этом помочь. Так что, думаю, она сможет потереть мою компанию какое-то время.
Уходя, я мучительно размышлял о том, что хочу, чтобы Аня перестал видеть во мне исключительно врага, с которым связала ее судьба. Чтобы из обсидиановых глаз девушки исчезла боль и обида на меня… И в тоже время понимал, что шансов на это почти нет.
12. Аня.
М не снился тревожный сон, от которого внутри что-то щемило.
Я была волчицей и бежала, наслаждаясь скрипом и хрустом снежного наста под мягкими звериными лапами. Рядом со мной, бок о бок бежали другие волки – моя семья, моя стая. Темная ночь распростерла над нами свой звездный полог с брошью полной луны – знака нашего невероятного родства. В этом было что-то удивительно правильное и привычное: нестись сквозь мрак, высекая когтями искры-льдинки из сугробов, вместе с другими, способными понять твою тоску.
Волки были разными, не похожими друг на друга – но ночь делала нас почти одинаковыми серыми тенями, призраками зимы, вынужденными вечно бежать под холодным лунным светом. Это было счастье с привкусом невысказанной горечи, сладкое и пронзительное, как наши песни, посвященные непроходящему одиночеству и лунной госпоже.
Я
Но мое счастье – счастье того, кто обрел свое место в подлунном мире – длилось недолго. Лапы, до этого почти не касавшиеся земли, стали вязнуть в снеге, неожиданно превратившегося из твердого наста в липкое месиво. А стая продолжала свой бег, оставляя меня позади. Они не собирались возвращаться за мной, и стало понятно, что чувство единения было всего лишь иллюзией. Я навеки останусь чужой для них – волчицей-одиночкой, непохожей на остальных.
Мой плачущий вой пытался прорезать черно-белую ночь, но вязнул в начинавшейся метели, кружащиеся снежинки заглушали песнь отчаяния.
И тогда я увидела его. Волка со шкурой цвета зимы, окружавшей нас – единственного, кто не убежал вместе с остальной стаей. Он смотрел на меня черными – совершенно не животными глазами. И я смогла подняться на ноги: снег вновь обрел плотность, способную выдержать меня.
Я поглядела на белого волка, а потом в ту сторону, куда ушла стая - и снова на того, кто остался, не бросил меня одну посреди ледяной пустыни. Волк подошел ближе, и я вновь ощутила то единение, что испытывала рядом со звериной семьей.
Он потрусил, совершенно не проваливаясь в снег – но не слишком быстро, как бы давая мне возможность последовать за ним. И я собралась и понеслась за волком, а настигнув его, бежала рядом, чувствуя его живое тепло.
Мы направлялись в сторону противоположную той, в которой исчезли остальные волки. У нас был свой путь и своя стая…
Снег кружился над нами, и постепенно в мире исчезли все цвета: остались только холодная белая мгла и тепло того, кто решил бежать рядом со мной.
Я проснулась, но глаза еще долго не открывала, боясь, что странное чувство, испытанное мной во сне, исчезнет, растворится в безжалостном дневном свете. Горьковатое счастье с привкусом беды и одиночества, от которого хотелось плакать – пронзительно, заунывно, по-волчьи…
Не поднимаясь с мягкой земли, я тихонько напевала полузабытую песню, которая неожиданно всплыла в моем сознании. Она будто бы была частью сна – еле уловимая, печальная и красивая:
Вереска волны, печальны холмы. Что впереди – лишь дорога-дорога. Скоро пройдем через двери зимы, Вдруг, и совсем не заметив порога. Ждать уж недолго, безжалостный снег, Что позади я оставил, укроет. И не сомкнуть тяжелеющих век, И вспоминать, очевидно, не стоит. К западу солнце, восходит луна. День уходящий, неслышно проводит. Вереск темнеет, и ночи стена Нас разделяет, скрывает, уводит! О, не молчи, отвечай же скорей! Я ведь всего лишь твой странник печальный. Вереск, скажи мне, в какой же из дней Встал я на путь одинокий и странный? Но нет ответа, молчали холмы, Вереска волны печально молчали. И в ожидании скорой зимы, В звездной ладье небо тихо качали…* ( "Вереск" группа Мельница).