Под знаком мертвой птицы
Шрифт:
– Что с тобой случилось? – решила я играть по правилам мира грез и видений. Да и, признаться, было немного любопытно…
Сероглазая покачала головой и отвела взгляд.
– Случилось? Многое, знаешь ли… Неправильное поступки, неправильные слова – трагедия в итоге. Я устала принимать решения, которые мне навязывают – я устала ошибаться снова и снова. Помоги мне, Чинара! – ее голос приобрел резкие и надрывные интонации.
– Чем?..
И вновь на ее губах расцвела какая-то странная, пугающая меня, улыбка.
– Ничем особенным. У тебя ведь есть мечта?
Я настороженно
– Я могу помочь твоей мечте исполниться… - прошептала девушка.
– Да? А что же я должна буду сделать взамен?
– Просто следуй своему пути… Ты ведь всегда желала узнать, правду ли пишут в мифах? Хотела отыскать им подтверждение?..
Кивнула я почти автоматически; что-то в словах и манере говорить этой девушки завораживало, практически гипнотизировало меня. Куда-то испарилась большая часть сомнений и опасений; да и когда тебе просто так предлагают и исполнение самого заветного желания…
– Да… - тихое, но уверенное слово, выражающее полное согласие.
Сероглазая девушка улыбнулась – радостно и… да, именно безумно.
– Замечательно, Чинара. Знай, ты еще сыграешь важную роль в этой истории…
Она развернулась, собираясь покинуть меня, даже не попрощавшись. Я окликнула ее, повторяя вопрос, который уже задавала ранее:
– И все же, что с тобой случилось?..
Девушка обернулась и печально произнесла: - Могу сказать только вот что… Через две вещи нельзя пройти и остаться прежним: через зеркало и… смерть. Когда-то я была другой… - тихо добавила она и исчезла. Просто растворилась, как туман под лучами солнца.
А я проснулась, на этот раз точно и окончательно. Проснулась… среди серебристо-зеленых степных трав.
26. Аня
Память нахлынула, будто неумолимое и беспощадное цунами. Она уничтожала одну личность, подменяя ее разрозненными картинами прошлого… Наверное, я умерла в тот момент: совершенно исчезло осознание себя, остались только десятилетия чей-то чужой жизни, проносившиеся в сознании, заполняющие собой все его.
И все же… все же, где-то в глубине души я понимала и знала, что все то, что я вижу – это было со мной. Это и была я… Но и не я, в то же время.
Виделось все странно и непостоянно: то будто со стороны, то от первого лица; как будто менялся угол обзора в какой-то компьютерной игре.
Из осколков мозаики под названием "память" мне удалось собрать образ ее-меня – принцессы Миа-Кхель. Странная бледная и печальная, словно сотканная из вечернего сумрака и предрассветных теней – совсем не похожая на то, как должна бы выглядеть наследница народа Первой Зари. И все же, она лучилась каким-то прекрасным светом, исходящим из глубины души. Да, он был немного приглушен печалью той, чьей дом обратился в пыль много сот лет назад… Но тогда в сердцах еще жила надежда, тогда в умах еще не поселилась мрачная обреченность… Тогда тьму связывали только с заходом солнца и не верили, что когда-нибудь она поселится и в них самих.
…В ее глазах не было страха.
Она улыбнулась – впервые за долгое время. Волк продолжал удивленно смотреть на нее немигающим взором темных и совсем не звериных глаз.
Вот так все и началось: неожиданно и странно. Принцесса светлого народа завела дружбу с вервольфами… не со всеми, только с двумя, которые, к слову, на дух не переносили друг друга.
А Миа-Кхель отчего-то становилось до жути завидно, когда она глядела на то, как легко ее новые знакомые перекидываются в звериную ипостась, обретая свободу вольного ветра. Но она была светлой и не могла обрести то, что давалось силами "по другую сторону".
Ничего в этом мире не остается неизменным, чувства – в том числе. А все дело заключалось в том, что один из волков старался измениться ради принцессы, пытался стать лучше, хотя бы рядом с ней. Второй же, напротив, убеждал ее в правоте "жестоких" правил, твердил о том, что жалость и сострадание – чувства совершенно бессмысленные, что только сила может что-то решать в этой жизни… В общем, один любил, другой хотел переделать. Как ни странно, Миа-Кхель не хотела отдаляться ни от одного, ни от другого; да и ко второму волку прислушивалась чаще, чем надо было…
А потом пришло то, что назвали странным страшным словом на чужом языке – словом "война". Это казалось чем-то невероятным. Но люди Первой Зари умирали. Никогда смерть для них не была связана со страхом, никогда. Однако теперь все изменилось. Мертвые, хоть и должны были возрождаться, но времени на это не было… Впрочем, даже тогда надежда еще сохранялась долгое время. До одного вечера.
Была тепло и тихо, солнце только-только зашло, и воздух еще не успел остыть от дневного жара. Однако от водной глади реки поднималась прохлада и свежесть; на ее берегу сидела девушка и волк, хотя волк сейчас находился в человеческом обличье.
Они просто молчали, вслушиваясь в ленивый стрекот цикад и вздохи ветра. В тот миг покоя и счастья совсем не верилось, что где-то – совсем рядом – существуют враждебные силы, где-то звенит сталь клинков и проливается кровь… Если все это и было, то в каком-то другом, страшном и темном мире. Здесь же, казалось, застыл летний вечер, пропитанный умиротворением и негой… Тогда – наверное, желая доказать свою веру в него – принцесса рассказала оборотню тайну своего рода. Она объяснила, что значат для Первой Зари понятия "смерть" и "бессмертие"; а разгадка оказалась проще, чем можно было подумать…
В тот же день, но уже позднее, скорее ночью, чем вечером – начался ад. Ложь, которой принцессу заставили поверить в предательство. Ее выбор, ее проклятие – отчаянный крик судьбе и своему народу – и ее смерть. Не только Миа-Кхель умерла тогда: она падала во тьму сама и тянула туда весь Народ Первой Зари.
Их кровь пропитала землю насквозь, оттого-то ее и назвали Роокхел… С тех пор прошло больше двух тысяч лет; а мир без Народа Первой Зари медленно, но верно увядал.