Подлинная жизнь Себастьяна Найта
Шрифт:
Я, подобно Себастьяну, отличаюсь нелюбовью к почтовым отправлениям. Мне легче проехать тысячу миль, чем написать самое кратенькое письмецо, потом еще найти конверт, найти нужный адрес, купить нужную марку, отправить письмо (и рыться в мозгу, пытаясь припомнить: надписал я его или нет?). Более того, в деликатном деле, к которому я приступал, переписка вообще исключалась. В марте 1936 года, после месячного пребывания в Англии, я навел в туристском агентстве справки и отправился в Блауберг.
Так вот где он проезжал, думал я, глядя на вымокшие
Но нет; пока мне, значит, везло.
Дом выглядел очень мило, с хорошо ухоженным парком и каштанами, готовыми зацвести. На вид в нем не могло поместиться больше пятидесяти человек - и это меня приободрило: я предпочитал ограниченный выбор. Управлял отелем седой господин с подстриженной бородкой и черными, бархатистыми глазами. Я приступил с большой осторожностью.
Для начала я сообщил, что моему покойному брату, знаменитому английскому писателю Себастьяну Найту, очень пришлось по душе это место, и что я сам думаю поселиться в отеле нынешним летом. Вероятно, мне следовало снять номер, чтобы, так сказать, постепенно снискать расположение, отложив расспросы до более благоприятного времени, но я почему-то решил, что дело удастся уладить сходу. Он сказал: да, он припоминает англичанина, который жил у них в 1929 году и каждое утро требовал ванну.
Он ведь не очень легко сходился с людьми, не так ли?
– поинтересовался я с напускным безразличием.
– Все один да один?
О, по-моему, он здесь был со своим отцом, - неуверенно сказал управляющий.
Несколько времени мы провозились, распутывая трех-четырех англичан, которые останавливались в "Бомоне" за последние десять лет. Я понял, что он не очень-то ясно помнит Себастьяна.
Позвольте мне быть откровенным, - сказал я без церемоний, - мне нужно выяснить адрес дамы, приятельницы моего брата, которая останавливалась у вас в то же время, что он.
Управляющий чуть приподнял брови, и я с испугом почувствовал, что дал каким-то образом маху.
Зачем?
– спросил он. ("Может, попытаться его подмазать?" - мелькнуло у меня в голове.)
Я, впрочем, готов оплатить вам хлопоты, связанные с поисками необходимых мне сведений, - сказал я.
Каких сведений?
– спросил он. Он был старик туповатый и подозрительный - да не приведется ему никогда прочитать эти строки.
Я подумал, - терпеливо продолжал я, - что, может быть, вы будете настолько добры, что поможете мне выяснить адрес дамы, которая останавливалась у вас одновременно с мистером Найтом,
Какой дамы?
– спросил он обличительным тоном Льюискэрролловой гусеницы.
Я не знаю ее имени, - нервно ответил я.
Так как же я его, по-вашему, найду?
– спросил он, пожимая плечами.
Она русская, - сказал я.
– Вы, может быть, помните русскую даму молодую - и, ну... красивую?
Nous avons eu beaucoup de jolies dames, - заявил он, становясь все более чопорным.
– Их разве упомнишь?
Ну, хорошо, - сказал я, - самое простое - позвольте мне заглянуть в ваши книги и выписать оттуда русские имена за июнь 1929 года.
Их наверняка будет несколько, - сказал он.
– Как же вы отличите нужное, когда вы его не знаете?
Дайте мне имена и адреса, - произнес я в отчаянье, - а дальше уж мое дело.
Он глубоко вздохнул и покачал головой.
Нет, - сказал он.
Вы хотите сказать, что не ведете книг?
– спросил я, стараясь говорить тихо.
О, разумеется, веду, - сказал он.
– Мое дело требует большого порядка в этих вещах. О да, разумеется, у меня имеются имена...
Удалившись вглубь кабинета, он вернулся с объемистым черным томом.
Вот, - сказал он.
– Первая неделя июля 1935 года... Профессор Отт с супругой, полковник Самен...
Послушайте, - сказал я.
– Меня не интересует июль 1935-го. Мне нужен...
– Он захлопнул книгу и потащил ее назад.
Я только хотел показать вам, - сказал он, не оборачиваясь, - показать вам (щелкнул замок), что книги у меня в полном порядке.
Он вернулся к столу и согнул пополам письмо, лежавшее на блокноте.
Лето 1929 года, - взмолился я.
– Почему вы не хотите показать нужные мне страницы?
Нет-нет, - сказал он, - это не годится. Потому что, во-первых, я не хочу, чтобы совершенно неизвестный мне господин беспокоил людей, которые были и еще будут моими клиентами. Во-вторых, я никак не пойму, отчего вам так не терпится найти женщину, которую вы не хотите даже назвать. И в-третьих, - я не желаю никаких неприятностей. У меня их и так предостаточно. В соседнем отеле в 1929 году одна швейцарская пара покончила с собой, - добавил он ни к селу ни к городу.
Это ваше последнее слово?
– спросил я.
Он кивнул и посмотрел на часы. Я развернулся на каблуках и хлопнул за собою дверью, - по крайности, попробовал хлопнуть, - дверь была пневматическая, из тех, что упорствуют, черт бы ее побрал.
Медленно я возвращался на станцию. Парк. Может быть, умирая, Себастьян вспоминал вон ту каменную скамью вон под тем кедром. Очерк вот этой горы мог оказаться росчерком некоего незабвенного вечера. Окружающее представилось мне громадной мусорной кучей, в которой, я знал это, затерялась неведомая драгоценность. Мое поражение было нелепо, ужасно, мучительно. Безнадежные поиски пути, ощупью, среди распадающихся вещей. Почему так неподатливо прошлое?