Подлунное Княжество
Шрифт:
— Это вообще была страна, где власть принадлежала крестьянам и ремесленникам.
— Ну, Геродот, совсем ты опростоволосился! — рассмеялся всадник. — Не хуже чем я с попугаем! Где же это видано, чтобы простолюдины к власти приходили? Ты взбунтовавшиеся города видел? Нет? То-то! А я насмотрелся за время службы. Взбеленится чернь — княжеского наместника прикончит, гарнизон порешит, если слабый и всё! Дальше между собой перегрызутся, разграбят всё, да перепьются с радости. Вот и вся власть народная! Мы, бывало, выступим на усмирение, к городским стенам подойдём, а усмирять-то и некого. Тараканы и те пьяные! Хорошо,
— Я привык верить написанному, — поджал губы мутант.
— Ну, вот и подшутил над тобой рассказчик, — Ратибору не хотелось, ссорится с гостеприимным хозяином из-за древней книги. — Небось, ещё писал да посмеивался, как кто-нибудь слишком доверчивый будет его выдумки читать.
— Но там ничего нет смешного! — Геродот разошёлся ни на шутку. — Там все погибают. Их пытают… Казнят… — впалая грудь мутанта тяжело вздымалась, в жёлтых глазах выступили слёзы.
— А вот это правда, — Ратибор не ожидал такой реакции. — С восставшей чернью не церемонятся. Ты не расстраивайся так, — ему было неловко перед мутантом. — Может и вправду книга хорошая. Я ведь не читал… Не обращай внимания на чурбана неотёсанного.
— Я тоже хорош, — Геродот потупил глаза, — разошёлся ни с того ни с сего.
— Пррривычное дело! — заявил с треножника Цицерон.
— Ты ещё лезешь, — отмахнулся мутант, — всегда меня до белого каления доводит, — пожаловался он всаднику. — Назло мне спорит… О каждой прочитанной книге.
— У тебя книги, по-моему, больная тема, — заметил Ратибор.
— Точно! — кивнул Геродот. — Меня вот и оскорбляют, и побить могут, и дом порушить — терплю. А вот про книги слово дурное скажут — обо всём забываю!
— Так чего ты их другим показываешь?
— Я же не каждому встречному… Хочется поделиться… Вот думал тебе интересно будет… как всаднику.
— Ну, давай сюда последнюю.
— Вдруг тебе опять не понравится?
— Странный ты человек, Геродот, — Ратибор не заметил, что назвал мутанта человеком. Ещё сутки назад он бы ужаснулся такой промашке. — На Сиггурда чем-то смахиваешь. Так наставника моего звали. Он тоже любое возражение личной обидой считал. Правда, по поводу военного дела… Я же по книгам с твоих слов сужу. Ты говорил — про всадников они. Всадники совершенно другое. Не такие как ты себе придумал и в книгах вычитал… Я бы вот может, с удовольствием бы сейчас дома сидел, если бы не обстоятельства. И плевать мне с высокой башни на все приключения. Так будешь последнюю книгу показывать?
— Вот, — Геродот протянул томик, на обложке коего был изображен профиль человека в чудной шапке и с кривой дудкой в губах.
— Про музыканта?
— Нет, это трубкой называется. Приспособление такое — из него Древние дымом дышали…
— Зачем это?
— Толком не понял. Вроде думать помогает.
— Тоже скажешь — дымом дышать, что бы думать помогло!
— Они там что-то вроде дурман-травы сжигали…
— Даже так?! И это, по-твоему, всадник Древних?!
— Но он раскрыл множество преступлений и схватил кучу татей.
— Другое дело, — Ратибору не особо нравился сыскарь с трубкой, но не хотелось обижать гостеприимного Геродота. — Ну, тогда согласен… Может, расскажешь про него?
К удивлению Ратибора, приверженец дурман-травы
Геродот закончил рассказывать, когда небо за слюдяным оконцем сделалось чернильным, и на нём вспыхнули россыпи звёзд.
— Время спать, а мы ни ели! — спохватился мутант.
— Ну, выспался я на неделю вперёд, — усмехнулся Ратибор. — У тебя как с продуктами-то? Не разорю часом?
— Я на днях в город собираюсь. За мясом. Так что не волнуйся.
— Кстати о мясе. Что ты вчера говорил? Я что-то смысла не уловил… Засыпал уже.
— Вот незадача! — расстроился Геродот. — Я на завтрак последнюю банку открыл. Вот глянь! — он протянул всаднику металлический цилиндр. — Здесь оно хранится.
Ратибор аккуратно взял странную вещь, повертел в руках. Чего только не приходит из степи. Откуда, например, взялся этот сверкающий предмет, ещё хранящий аппетитный запах содержимого? Не зря Всевед называет степь необычным местом.
— На банках ещё бумажки бывают, — рассказывал между тем Геродот, — с коровой или с поросёнком. Но Дол их снимает и отдельно продаёт. Сам знаешь — бумага вещь ценная…
Ещё бы секрет изготовления белоснежных листов утерян. Запасы Древних не бесконечны. Тексты режут на дощечках, выводят на бересте или обработанной коже. Если уж и берётся из княжеского хранилища чистый лист, то только для фиксирования значительного события или судьбоносного закона. И используют потом несколько раз. Скажем, рождение княжеского наследника запишут чёрной краской, потом сверху можно будет нанести чернилами из луковой шелухи какой-нибудь закон, скажем о возможности для простолюдина откупиться от призыва в ополчение, а после ещё каким-либо ещё цветом сохранить для потомков славное деяние князя. Разобрать такие документы ни каждому под силу. Потом и был в княжеском дворце целый приказ специально обученных сложному искусству книжников…
— … банки пустые Долу отдаю, — на столе уже появились миски с кашей, — он мне скидку даёт. На всё что приобретаю.
— Зачем ему пустая посуда? — удивился Ратибор.
— Сразу видно, что ты не торговец, — Геродот протянул гостю ложку. — В степи нет ни княжеств, ни империй. Каждый город сам по себе.
— Знаю…
— А знаешь, что лавки во всех близлежащих городах теперь принадлежат Долу и его партнёру Старко?
— Какое мне до этого дело, — пожал плечами Ратибор, быстро работая ложкой. Наедаться надо было про запас — мало ли как встретят степняки.
— Тебе может и никакого, — остатки каши из котелка перекочевали в миску всадника. — Но им уже принадлежат не только лавки, но и пивнушки, и многие ремесленники на них работают, даже рудокопы… Ты ешь, не стесняйся.
— Спасибо… Но при чём тут пустые банки-то?
— Это часть коммерции, как древние говорили. Укрась маленько, обработай. Вот тебе и посуда. Ещё и плавильные мастерские… Всё дешевле, чем руду добывать и обрабатывать.
Ратибор глянул на металлический цилиндр. Надо же ерунда ерундой, а кто-то додумался подзаработать. Действительно ведь, перед самым бунтом торговцы привозили из степи чудные кружки и подозрительно дешёвую руду, которую ругали многие кузнецы в Подлунном.