Подлунное Княжество
Шрифт:
— Чего мне выдумывать? — смутился Ратибор. — Ближние бояре да дворцовые скоморохи порой такое творили — самому искусному кощуннику в голову не придёт. Это тебе, — он протянул девушке преображённую ветку.
— Спасибо. А для чего?
— Ну, вместо гребешка. Расчёсываться.
— Неужели я такая страшная?! — огорчилась Света. Моментально в её руках появилась коробочка с зеркальцем, с помощью коего она даже умудрилась рассмотреть себя со спины.
— Ничего не страшная, — возразил всадник. — Просто я вчера оплошку допустил — не спросил у старика про гребешок. Потом утром увидел, как ты мучаешься, вот, решил попробовать.
— Ужас! — подвела итого изучению внешности
— Служу Закону и Справедливости! — ответил всадник по уставу, сияя совсем неуставной улыбкой.
Пока девушка воевала с собственными волосами, заставляя принять их надлежащую по её мнению форму, Ратибор закидал землёй и накрыл дёрном костровище, распутал и заседлал Каурую, осмотрел место стоянки, пытаясь отыскать и уничтожить малейшие следы своего присутствия. Хотя, прячь — не прячь, клобуки зацепочку всё равно отыщут, они ведь не слепцы и не слабоумные. Скорее для успокоения совести, а не ради бесследного исчезновения, всадник ещё раз притоптал дёрн на месте кострища и поворошил притоптанную лошадью траву. Ну, всё — теперь хоть не будешь себя за беспечность ругать.
— Выдвигаемся! — обратился он к девушке.
Света страдальчески вздохнула:
— А завтрак?
— Говорили вчера — ешь про запас! В седле перекусишь!
— Дай хоть причесаться!
— И так сойдёт. Не на приём к князю идём!
— Плевать я хотела на твоего князя.
— Тем более. Мы с Каурой тебя и лохматой потерпим.
— Ещё вчера бы, — Света подошла вплотную к Ратибору, — я с тобой после таких слов разговаривать бы не стала. Теперь же, зная, какой ты неотёсанный чурбан, я просто не обращу на них внимания.
— На дураков не обижаются, — поддакнул всадник.
— Особенно, когда кое-кто очень сильно под этого дурака закосить хочет… Спасибо за расчёску! — девушка чмокнула всадника в щёку и довольно быстро для новичка взобралась в седло. — Ты долго ещё там стоять собираешься?! — крикнула она, одной рукой ухватившись за луку седла, другую уперев в бок. Ни дать, ни взять — кефрийская десятница. Ещё пару дней и можно ей собственную лошадь раздобыть. Если только преследователи позволят прожить эти дни.
— Я впереди двинусь, — ответил он, ошеломлённый неожиданным поступком девушки. — Дорогу разведаю. Время пока терпит. Может тебе из мешка сыра достать или мяса?
— Только не надо из себя галантного кавалера корчить! — поморщилась девушка. — Князя здесь нет, а мы с Каурой уже привыкли, что ты спишь на грязной земле, ходишь в замызганном плаще и умываешься, как кошка — языком.
— А вот это неправда! — обиделся Ратибор. — Если озера или ручья нет поблизости, я и в луже могу вымыться или росой.
— Кожу бережёшь? — прищурила Света искрящиеся смехом глаза. — Надеешься под старость малолетнюю скоморошку соблазнить?!
— Дурацкие шутки.
— С кем поведёшься…
— Хорошее надо перенимать, а не ерунду всякую, — покачал головой всадник.
— А разве ты целиком не пример для подражания? — удивилась девушка. — Разве в тебе есть какая-то ерунда? Да сделай ты лицо попроще! — не выдержав, рассмеялась она. — Пошутить нельзя!
— Как бы к вечеру обоим плакать не пришлось, — буркнул Ратибор. — Пойду я, — произнёс он вслух. — Насмеёшься — догоняй. Шагах в ста держись. Есть захочешь, сама возьмёшь.
— Есть, товарищ командир! —
Ратибор выбрал узкую тропку среди доходящей до пояса травы. На глинистой земле чётко отпечатывались копыта и копытца: степная тропка часто использовалась живностью. Иногда попадался отпечаток, словно кто-то пытался вдавить в почву небольшую подушку. Перед вмятиной, как правило, четыре ямки поменьше: округлые, кое-где увенчанные царапинами выпущенных когтей. Никак старый знакомый — саблезуб — прошёл, разыскивая подходящую жертву. К счастью, копыта перекрывали следы хищника, говоря об их не первого дня свежести. Ещё большей удачей всадник считал отсутствие человеческих следов. Встречу с двуногими хищниками хотелось оттянуть как можно на более долгий срок.
Положение сложилось — хуже некуда! Наверное, всё Межмирье принялось охотиться за чужаком. Неужто Майку так револьверы понадобились? Он ведь и не видел их. Хотя, чёрт его знает, что наплели выжившие в бою наёмники. У страха глаза велики. Наслушался Дон о новом оружии и решил раздобыть во что бы то ни стало. А может и не Дон вовсе? Может и какая другая причина есть? Только гадать-то вот некогда! Разве у попавшего в облаву зверя есть время, чтобы не торопясь доискаться до причин и истоков того, почему по его следу несётся жаждущая крови свора. Да и будь тот гонимый зверь семи пядей во лбу, не найдёт он иной причины своей виновности кроме одной — он один, а потому и преследуемый, их много — они преследователи. Других объяснений быть не может, да и не к чему они.
Эх, в одиночку бы всё получилось бы гораздо проще. Водил бы загонщиков по степи, путал бы следы, скрывался бы перед самым носом, пока капризное Святилище не соизволило бы явить свой лик и не указало бы тропку уводящую из здешних, не особо гостеприимных мест. Но разве с попутчицей, что едва держится на коне и до сих пор считает, что вышла прогуляться в сад за высоким забором, удастся поиграть в салочки со смертью? Нет, здесь надо бежать, не оглядываясь, пока не упрёшься в тупик, или не найдёшь спасительную щёлку. Ещё эти странные перепады настроения, в которых невозможно разобраться. Сегодня вон целуется, а что завтра будет? В ступор впадёт? По башке чем-нибудь шарахнет? Сюда бы Малха — известного на весь Красоград сердцееда, он бы мигом во всём разобрался. Тот даже на кефрийку глаз положил, если бы не запрет князя — присушил бы амазонку. Все говорили: Малх в девках разбирается как цыган в лошадях. Ему ли, Ратибору, распутывать тонкие ниточки женского характера. И знал-то за свою жизнь только Злату, после её смерти ни на кого смотреть не хотел.
Уж, кажется, законное право победителей ворваться во вражеский лагерь, швырнуть визжащую то ли чью-то жену, то ли обозную шлюху на ещё не остывший труп мятежника, разодрать одежду… Ратибора от всего этого тошнило, в такие минуты он ненавидел своих товарищей.
А освобождённые от шаек Справедливого селения? Девки сами вешаются на шею молодым всадникам. После захода солнца в каждом укромном уголке разыгрывается незамысловатая пьеска из пяти актов: тайная встреча, горячий шёпот, звук поцелуев, страстные стоны и взаимные клятвы при расставании. Для Ратибора, когда он вместе с отрядом покидает город, отворачиваясь от залитого слезами лица и машущей руки той, чьих ни имени, ни черт он так и не запомнил, разыгрывается шестой акт пьесы. Акт, наполненный чувством стыда и отвращения к самому себе. Вскоре Ратибор начал избегать жаждущих любовных приключений селянок, предпочтя общество иссеченных шрамами ветеранов, проводящих время за бочонком браги и степенными разговорами.