Поднятые до абсолюта
Шрифт:
— Девочка, конечно, сирота, и никто тебя на ней жениться не приневолит… Но мне внуки от этой дурочки не нужны.
— Никаких внуков не будет, мам, — Зимич хмыкнул слишком откровенно.
— Совсем взрослый стал, — мама потрепала его челку и покачала головой. — Пойдем, и так ужин из-за тебя задержали.
— Это хорошо, что ты бросил университет, — сказал Иглуш, изящно откусывая кусок утиной ножки.
— И чем же это хорошо? — Зимич глянул на него исподлобья.
Племянников отправили спать (теперь их
— Ну ты прям как из леса! — едва не рассмеялся зять. — Может, ты ничего не слышал и о Большом Расколе?
— Я и вправду из Леса. И ничего не слышал о Большом Расколе.
— Эх ты! Философ! Грядет эпоха Добра! — Иглуш как-то странно и вовсе не добро усмехнулся.
Отец посмотрел на зятя, зло сузив глаза, хотел что-то сказать, но промолчал, скомкав в руке салфетку.
— Об эпохе Добра мне как раз говорили, — Зимич пожал плечами, — но я не увидел в этой идее ничего разумного.
С лица Иглуша сползло благодушное выражение.
— Да ну? И ты не боишься говорить это мне? Капитану гвардии Храма?
Зимич слегка опешил от такого ответа, но постарался выглядеть сдержанным:
— Обычно я не боюсь говорить то, что думаю. Тем более за столом в собственном доме.
Отец скосил на него глаза и перестал жевать. Зимичу показалось, или он на самом деле посмотрел с одобрением?
— Я бы на твоем месте боялся об этом не только говорить, но и думать, — глаза Иглуша сверкнули. — Или, по меньшей мере, думал, что говорю.
«Чего бояться человеку, в одиночку убившему змея?» — мелькнуло в голове.
— Иглуш… Между прочим, Стойко — мой родной брат… — уткнувшись в тарелку, тихо сказала Ивенка.
— Ну и что? Что с того? Из-за того, что он твой родной брат, я должен позволить ему поносить Добро?
— Я пока не поносил Добро, я лишь усомнился в разумности идеи… — буркнул Зимич.
На религиозного фанатика Иглуш не был похож нисколько, но блеск в его глазах наводил на мысли о безумии.
— А сомнение в разумности идеи Добра не есть его поношение?
Отец, продолжавший комкать салфетку в руках, вдруг легко стукнул кулаком по столу и кашлянул.
— Не забывайся. Ты в моем доме. И у меня пока еще есть связи посерьезней безродного капитана гвардии Храма.
— Тата… — снова очень тихо, но с явным укором вздохнула Ивенка.
— Что «тата»? Недоволен твой муженек тем, что мой сын вернулся? А? Теперь ищет, как от наследника избавиться? Уже небось посчитал, сколько денег выручит на продаже поместья? Напрасно. Я так завещание составил, что твоему капитанишке ни грана не перепадет, — отец то ли засмеялся, то ли оскалился. И Зимич решил, что за столом не один, а два одержимых.
— Если бы я хотел, это поместье было бы моим уже давно. И вы отлично знаете, что нет у вас никаких связей. Два года назад были, а теперь — нет. Потому что все ваши покровители или на стороне Консистории, или никакие теперь не покровители. И… я устал от этих разговоров о
Зимич посмотрел на Иглуша удивленно: вот так открыто угрожать тестю? Ничего не стесняясь?
Отец со злостью швырнул салфетку на стол, но промолчал. Определенно, за три года в Лесу Зимич что-то упустил… На крыльце Айды Очена разговоры о грядущей эпохе Добра не стоили выеденного яйца, казались смешными, не заслуживающими сколько-нибудь серьезного опровержения. На постоялом же дворе сказки для мужиков тоже были скорей розыгрышем, мистификацией.
С каких это пор Консистория имеет вес в Млчане? И что это за гвардия такая, что отец молча глотает угрозы и — тут Зимич не сомневался — даже побаивается своего зятя? А ведь всегда презирал его, считал, что Ивенка вышла замуж за проходимца… Определенно жалко сестренку — мечется между двух огней.
— Иглуш, не надо так…
— А как еще? Я устал от этих бесконечных намеков на мое происхождение! И, слава Предвечному, теперь мне есть чем на них ответить! Заметьте, я сквозь пальцы смотрю на приготовления к празднику колдунов в этом доме.
— Иглуш, ну почему колдунов? — Мама опустила руку с вилкой на стол. — Какая разница, что праздновать: Долгие ночи или Первое явление чудотворов?
— Разница огромная, — проворчал зять.
После этого ели молча. Отец не стал заводить разговоры с Зимичем, но после ужина позвал его к себе.
— Теперь ты видишь, оглоед, что делается? Ты видишь? Сказочником он будет! А кто этих наглецов окоротит? Наводнили всю Млчану! Гвардейцы! Консистория! Пока ты девок по углам щупаешь да по кабакам шляешься, они всё к рукам приберут! Всё! Вот такие времена настали! И ведь слова не скажи! Они и думать меня будут учить! Каково!
— И что ты мне предлагаешь?
— Как «что»? Кроме храмовников, есть еще Государь и государство! И Государю нужны верные люди, способные за него постоять!
— Ах вот ты что придумал… Считаешь, если я сделаю карьеру при Государе, то ты Иглушу рот сможешь заткнуть? Идея хороша, только карьеры при Государе я делать не стану.
— Необязательно же идти на военную службу… — Отец почему-то не стал возмущенно возражать. — Я давно присмотрел тебе место. Мой старый товарищ занимает в казначействе немалую должность и ищет себе помощника — молодого, образованного, аккуратного, из хорошей семьи, — на которого он сможет положиться. Он писал мне летом, но я даже не знал, жив ли ты.
— Думаю, он успел найти себе кого-нибудь другого.
— Не скажи. В таких делах важно окружить себя верными людьми со всех сторон, тем более в наше неспокойное время. Уверен, он обрадуется твоему появлению.
— Но я не хочу быть казначеем!
— А кем ты хочешь быть? Сказочником? Я бы еще понял твое желание сделать карьеру ученого, хотя это совершенно бесполезные люди, в этом я полностью согласен с храмовниками.
— Зачем ты тогда столько лет платил за мое обучение? — спросил Зимич, с жалостью глянув на отца.