Поднятые до абсолюта
Шрифт:
— Потому что в те времена это было престижно. Когда я был молодым, престижной была военная служба, и отец отправил меня служить, едва мне исполнилось пятнадцать. Когда тебе было пятнадцать, Государь хотел видеть около себя ученых мужей, и я сделал из тебя ученого мужа. Только ты, распутник, презрел мои старания…
— Теперь ученые мужи снова не в моде, и ты собираешься сделать из меня казначея?
— Не вижу в этом ничего предосудительного.
— Я не буду казначеем. Можешь еще раз лишить меня наследства — я уже привык.
— Да ну? А для чего? Бражничать и блудить? У меня нет денег, чтобы оплачивать твое распутство!
Зимич секунду колебался, прежде чем ответить, но все же ответил:
— Мне не до распутства. В Лесу я в одиночку убил змея…
Отец побледнел и откинулся на спинку кресла, стиснув руками подлокотники. А потом сказал очень тихо, дрогнувшим голосом:
— Это же сказки, сынок… Это суеверия охотников…
— Это не сказки и не суеверия. Кое-кому очень нужен ручной змей, и меня хотят сделать этим ручным змеем. Я уже знаю, кому это нужно, но хочу понять, для чего. И кто стоит за всем этим…
Отец помедлил с ответом.
— Я скажу тебе, кто за этим стоит: Храм Предвечного и его Консистория. Храмовники ищут власти, и змей был бы им очень кстати. Для того, чтобы выступить против Государя.
— И, конечно, мое место после этого — на государевой службе, — Зимич усмехнулся.
— Я этого не говорил. — По лицу отца прошла судорога.
— Не бойся, я не собираюсь превращаться в змея. — Зимич поднялся с кресла. — И все не так просто, как ты думаешь. Маме не говори, хорошо?
— Да, конечно… — пробормотал окончательно обескураженный отец.
Мама поднялась к нему, когда Зимич приготовился заснуть в собственной мягкой постели, жмурясь от удовольствия. В детстве перед сном она всегда приходила к нему дважды: в первый раз пожелать спокойной ночи, а во второй — погасить лампу. И если он еще не спал, то обязательно садилась к нему на постель и расспрашивала о том, как прошел день.
— Еще не спишь, сынок? — Фитиль лампы в ее руке был прикручен, чтобы свет не потревожил его, если он уже спит.
— Нет. — Зимич подвинулся, давая ей место сесть.
— Я соскучилась по тебе, мой мальчик… Как ты жил, расскажи мне.
— Мам, я жил хорошо. — Зимич улыбнулся и погладил ее руку. — Я жил очень хорошо.
Неожиданно — как когда-то в детстве — слезы подступили к горлу. Он вспомнил, как убегал от охотников через лес, как едва не замерз на льду реки, как Айда Очен кричал ему: «Ты привыкнешь, к этому просто надо привыкнуть»… Нет, не надо маме знать о бое со змеем. Это не детские обиды и горести. Ему просто хочется жалости. Он снова жалеет себя, а жалеть себя нельзя. И вместо этого он до середины ночи рассказывал маме веселые истории о жизни у охотников — она смеялась, не верила, гладила его по голове и грозила пальцем.
2 мая 427 года от н. э.с. Вечер
Йока
— Йока, зайди ко мне после того, как переоденешься. Мне надо с тобой поговорить.
Голос у отца был слишком серьезным, и ничего хорошего ждать не приходилось. Йока потянул время, делая вид, что принимает душ, но ему хотелось увидеться с Индой, а разговор с отцом можно было запросто пропустить мимо ушей.
Он спустился в библиотеку чистым и прилизанным.
— Сядь, — велел отец и указал на кресло возле журнального столика. В другом кресле сидел Инда Хладан с невозмутимым лицом.
Йока пожал плечами и сел, закинув ногу на ногу.
— Ты не вернулся к ужину. Тебя что-то задержало? — спросил отец холодно.
— Я был с ребятами и не заметил, который час.
— Ты не был с ребятами. Я спрашивал у них, никто тебя сегодня не видел.
Озорная мысль мелькнула в голове, и Йока погасил улыбку.
— Я общаюсь с другими ребятами. Постарше. Со Стриженым Песочником, например. — Йока внимательно следил, чтобы эти слова не прозвучали вызывающе. Иначе грош им цена.
И отец опешил от них, не зная, что ответить. Хватал ртом воздух и молчал. И тогда заговорил Инда Хладан:
— Стриженый Песочник? Хорошенькая компания. И где вы с ним встречаетесь?
— В парке, на прудах, — не задумываясь соврал Йока.
— И что вы делаете, если не секрет?
— Сегодня мы говорили о чудовище и о том, что Враг живет в Славлене.
— Очень гладко врет, Йера, — посмеялся Инда. — Оставь его, он все равно тебе ничего не скажет.
— У меня есть еще один вопрос. Сегодня из подвала пропала бутылка дорогого афранского вина, Инда привез его из Элании нам в подарок. И я собирался подать его к ужину. Где она?
— Я ее взял, чтобы угостить друзей, — ответил Йока невозмутимо.
— Ничего себе… — пробормотал отец и откинулся назад.
— Йера, а ты чего хотел! — расхохотался Инда. — Нет, мне нравится твой парень! Сколько достоинства!
— Какое тут достоинство, — проворчал отец себе под нос, — меня бы в его возрасте за это отправили в такое место, где мальчиков содержат как заключенных на каторге. Йока, что ты себе позволяешь? Ты не знаешь, что это называется воровством?
— Отчего же? — хмыкнул Йока. — Разве это не мой дом? И разве в нашем доме мне что-то не принадлежит?
— Формально ты, конечно, прав, — ответил отец сквозь зубы, — но если бы я забрал у тебя книгу, которую ты сейчас читаешь, и подарил своему другу, как бы тебе это понравилось?