Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
В понедельник после уроков допоздна зависаю у Женьки. Завтра она улетает в Москву на олимпиаду. Четыре дня не увидимся!
Еще и этот додик Арсений будет с ней все время рядом. Меня уже не так сильно бомбит от него. Да и он вроде руки больше не распускает. Но все равно как подумаю, что они будут там вдвоем… короче, лучше вообще в эту сторону не думать.
Она готовит ужин, возится у плиты, а я сижу на кухне за ее спиной и глаз с нее не свожу. Женя иногда оглядывается на меня и улыбается.
—
Я как блаженный смотрю на ее губы, не разбирая смысла слов, и бездумно киваю. Честно, так бы и сидел целую вечность, на этой тесной кухне только с ней вдвоем…
Звук у телефона я вырубил, зная, что Сонька обязательно начнет названивать.
— Потерпи еще пять минут, — говорит Женя. — Сейчас соус немного загустеет и готово.
Я не отвечаю, ловлю ее руку, встаю и притягиваю Женю к себе.
— Мне так хорошо с тобой, — шепчу ей в макушку, обнимая. Пару минут она позволяет себя целовать, потом вырывается и опять к плите.
— Ну вот, всё готово. Садись. Буду тебя кормить.
Она накладывает в тарелки спагетти и тушеное мясо, поливает соусом. Пробует сама и расстроенно восклицает:
— Черт! Кажется, пересолила.
— Не, — мотая головой, вру я. — Норм. Всё очень вкусно.
Она снова пробует и морщится.
— Нет, сплошная соль… Как ты это ешь?
Из твоих рук я бы и яд ел. Но вслух продолжаю врать:
— Не знаю, мне нравится.
После ужина идем в ее комнату. Мельком проверяю телефон — нет ли звонков от матери. От нее — ничего, но зато от Соньки пятьдесят пропущенных. Не зря звук убрал.
Женя садится с ногами на диван, я — рядом.
— Чем займемся? — спрашивает.
Я придвигаюсь ближе. Какие вообще могут быть вопросы по поводу того, чем нам заняться наедине? Но Женя отодвигается.
— Подожди. Ну давай хоть немного просто поговорим?
Раздосадовано выдохнув, я уступаю. Сажусь прямо, как на приеме у врача.
— Хорошо. О чем говорить будем? — спрашиваю без особого энтузиазма.
— Расскажи о себе что-нибудь, чего я не знаю.
— Не-е, это неинтересно. Лучше ты о себе.
С минуту она думает, потом вдруг вся подбирается, будто ее озарило.
— Слушай! А давай поиграем в Правду или Действие?
Ну, конечно же, я не хочу играть ни в правду, ни в действие, ни во что-либо еще. У меня совсем другое на уме. Но снова соглашаюсь.
— Ну, можно. А как?
— Допустим, начинаешь ты. Выбираешь правду или действие. Если правду — то я задаю тебе любой вопрос. И ты должен ответить на него честно. Понимаешь? Что бы я ни спросила, ты должен ответить по-честному.
— А если действие?
— Тогда я попрошу тебя что-нибудь сделать, хоть что. Ну, без фанатизма, естественно.
— Блин, на что я подписался…
— Ну а потом будет твоя очередь задавать мне вопросы, ну или давать мне…
— О, ну это другое дело, — подмигиваю ей.
— Но выбирать правду можно только два раза подряд! Третий раз, хочешь-не хочешь, а придется выбрать действие. Понял? Ну всё, давай.
— Действие, — говорю я. Я уже как-то отвечал честно на ее вопрос, больше не хочу.
Она задумывается, обводит глазами комнату, хмурится, потом выдает с вызовом:
— Станцуй! Да, ты должен станцевать, выбрал же действие. Так что действуй!
Я в первый миг туплю. Потом нахожу в телефоне что-то лирическое, включаю, а сам беру ее за руку и тяну с дивана.
— Это медлячок. Так что идем.
Она слегка упирается, но затем поддается. Музыку я почти не слушаю, просто прижимаю ее к себе и наслаждаюсь моментом. И не замечаю, когда песня заканчивается.
Однако эта странная игра мне уже нравится.
— Всё, теперь я… — Женя возвращается на диван. Ну и я тоже сажусь рядом. — Я выбираю правду.
Я долго не думаю.
— А у тебя с Дэном что-нибудь было? В смысле… ну это было? — спрашиваю ее. Меня это реально волнует, но просто так я бы, наверное, не смог ее об этом спросить.
Женя перестает улыбаться. Вопрос ей явно не нравится. Но сама же предложила такую игру, чего уж теперь.
— Нет, не было, — сухо отвечает она.
А я еле сдерживаю довольную улыбку.
— Теперь ты. Правда или действие?
— Действие.
— Отожмись… тридцать раз, — велит она, скрестив на груди руки. — Ну, или сколько сможешь.
Без рвения, конечно, но отжимаюсь все тридцать.
Женя, дождавшись, когда я вернусь на диван и мало-мальски отдышусь, говорит:
— Действие.
— Чего? — торможу я.
— Я выбираю действие.
— Оу, — вырывается у меня. И, не задумываясь, тут же говорю: — Поцелуй меня.
— Я так и знала, — смеется она, но придвигается ближе.
А я тоже делаю кое-какие выводы: так и знала, но ведь выбрала действие…
Домой от Жени еду совсем поздно. Никак не хотел уходить.
Игра, конечно, дурацкая. В смысле, чего только я сегодня ни делал по ее заказам. И пел, и изображал черт-те что, и всякое по мелочи. Но зато на каждое ее «действие» я просил поцеловать, и она целовала. До сих пор губы сладко горят и от толстовки пахнет ею…
Черт, мне уже ее не хватает. Она еще не улетела, а я уже скучаю.
На светофоре достаю телефон, смотрю — пропущенных от Соньки еще в два раза больше стало. Перезваниваю.