Подсолнухи
Шрифт:
…Дорогой и всю долгую зиму вспоминалась Чернецову поездка на Шегарку. Высокое небо в облаках, верховой ветер, шум тополей, лицо Антонины, разговоры, лица стариков, подсолнухи, баня, рыбная ловля, лицо Антонины, берег в цветах, крики журавлей, закат лицо Антонины, туманы, сон в сарае, прощание.
И тишина. И тишина. И тишина.
ЗИМНИЕ ПРАЗДНИКИ
Мы всегда ждали их с нетерпением — праздники. Один прошел, поджидаешь следующего. В зиму праздников выпадало больше, удобнее было отмечать: зима забот хозяйственных заметно поубавилось, летом же, с мая по октябрь, самая работа — все заняты в полях, на огородах —
Вот конец сентября, сенокосы стихли давно, сжаты хлеба, заскирдована солома, в огородах убрано — выкопали, ссыпали в погреба, в подполье картошку, порубили-засолили капусту, распределили по закромам овощи, и хорошо, что управились вовремя — скоро дожди. Дожди идут неделю, другую — надоедливо: небо зависнет, всюду мокро, уныло в деревне и перелесках, из дому и высунуться неохота, сидел бы все возле теплой печи, читал.
Вдруг под вечер захолодает заметно, дождя нет, сыро и холодно, утром выйдешь на улицу — земля отвердела, на поленнице, тесинах крыши, колодезном срубе иней — первый заморозок. Это уже октябрь, начало месяца. Грязь по дорогам смерзлась, трудно ходить, нога в сапоге оскользается, подворачивается, на телегах ездить не возможно — прыгают колеса по комьям, быкам тяжело ступать, а на санях рано. Все ждут снега, поглядывают на небо, вспоминают, когда в прошлую осень лег снег, когда подморозило.
Первый осенний праздник для нас, ребятишек, да и для взрослых, наверное, — первый снег. Как и первая весенняя гроза со сверкающим косым дождем. Снег почему-то всякий раз выпадает ночами, редко днем. Проснешься утром об эту же пору, что и вчера, а в избе светлее. Подбежишь к окну — снег. Скорее ноги в валенки, пальтишко запахнешь, не застегивая, — и на крыльцо. На крыльце, в ограде, на крышах, на дороге — всюду на четверть снега. Все враз преобразилось: светло, небо выше, просторнее, перелески, кажется, отступили подальше от деревни. И там, в полях, тоже снег. Снег лежит изломистой каймой на жердинах городьбы, скрыл картофельные лунки и не собранную в кучи ботву на огородах, скрыл рытвины и ямки по дорогам, голоса и звуки сделались глуше, а на репейники за баней уже прилетели нарядные щеглы. Заснежены и тихи кусты черемухи и калины под окнами.
Как радостно пробежишь к сараю, оглядываясь, оставляя следы. Сгребешь рукой с колодезного сруба снегу, а он такой пушистый, мягкий, легкий. Сожмешь в горсти, откусишь от снежка, снег растает во рту, и ты почувствуешь языком и деснами пресноту чистейшей снеговой воды.
В это утро все особенно приветливы друг с другом, разговорчивы.
— Ну вот и зима наступила, — говорят, улыбаясь, хотя на дворе держится осенний месяц. Снег будет идти еще много раз — останние дни октября, чуть ли не весь ноябрь до первых крепких морозов, — густой, крупными хлопьями повалит и днем и ночью, но не почувствуешь уже в те снегопады такой радости, как в первый снежный день.
— Скоро Октябрьские, — скажет мать, — не успеешь оглянуться, как подступят. Прибраться в избе надо — праздник. Пойти известки у соседки одолжить. Кисти у меня новые, из осоки-резучки наделала, запаслась до весны.
Снег затих, примораживает день ото дня ощутимее, хоть и не сильные пока морозы, оттепели уже не будет. По деревне в это время в каждом дворе скотину режут. И в нашем. С баранами отец сам справлялся и обдирал сам, а с поросенком на костылях ему несподручно, приглашал кого-нибудь из мужиков попроворнее, чтоб не только заколоть, но и разделать мог — со свиньей возни хватало: мало завалить, опалить ее еще суметь надо. Соломой сухой палят — долго возятся, поворачивают с боку на бок. Щетина трещит на огне, далеко-о по переулку паленым пахнет.
Это мужики. А бабы в избах
Начинает мать с побелки. Обычно белит она два раза на год: к Октябрьским и к 1 Мая. На этот раз мать решила побелить лишь потолок да печи, а стены обить обоями, или шпалерами, как она их называла. Дело для нее новое, никто никогда в деревне обоями побелку не заменял, есть известь — белят и два, и три раза на год из тех баб, кто аккуратен и чистоту любит. Нет извести, мел разводят. А когда хозяйка нерадивая, хоть и известь в запасе имеется, насилу раз в год побелит на один слой. У матери нашей в любое время года прибрано и на дворе и в избе, в этом ее никто из деревенских баб осудить не мог, даже самые придирчивые, которые чаще чужие промахи и неполадки видят, чем свои. Такой попадет если на глаза что — разнесет по дворам, ославит на всю деревню.
Привезли неожиданно в нашу сельповскую лавку эти самые обои, бабы так и этак смотрели их, советовались: брать не брать. Сомневались. А мать купила, и не потому, что белить ей не по силе или неохота — попробовать решила, как получится с обоями. Принесла несколько рулончиков.
Днем, когда я был в школе, мать побелила потолок, печи, помыла полы в передней и горнице, а вечером начали мы заниматься обоями. Обои были удивительно красивы — по серому с чуть желтоватым отливом полю синие цветы и листья. Сначала стали обивать горницу. Работали споро, всей семьей почти. Отец ушел в ночь на дежурство, он сторожил амбары, где хранилось засыпанное в зиму семенное зерно. Вернется засветло, утром.
Мать, измерив тесемкой расстояние от пола до потолка, подала мне мерку. Я, раскатав по полу рулон, встав на колени, отрезал ножницами полосы, стараясь отрезать ровнее. Десятилетний брат, свернув квадратиком небольшой клочок бумаги, протыкал через него гвоздик, складывая гвоздики в алюминиевую тарелку, которую держал в руках восьмилетний брат. Шестилетний держал наготове молоток, чтобы матери не надо было всякий раз нагибаться за ним к полу. Трехлетний брат спал в передней на родительской кровати, годовалый — в зыбке, подвешенной средь избы на крюк, ввинченный в матицу.
Мать, взяв отрезанную мною полосу, прислонив ее к стене в угол самый, подымала одним концом к потолку — нижний конец, свесясь, скручивался. Полдня, повернув голову, мать просила: «Глянь!» Взглянув от окна, я кивал, что, мол, хорошо, можно прибивать. Тогда мать, придерживая полосу левой рукой, правой тянулась за гвоздиками и молотком, прихватывала под потолком на три гвоздика, расправляя полосу к полу до плинтуса, прихватывала внизу, а уж потом по несколько раз по всей длине. Меньшие братья спорили и толкались, каждый из них первым хотел подать матери и молоток и гвозди. Мы с десятилетним работали молча.
В первый вечер обили горницу, во второй — переднюю, на которую обоев ушло куда как больше. Изба наша внутри изменилась диковинно. Свет от лампы падал на стены, глянешь — сине в глазах. Но это еще было не все. В последующие дни, уже без нашей помощи, мать повесила на окна занавески, на все пять окон — три в прихожей и два горничных. Никак она не могла допустить, чтоб в праздник окна были без занавесок. В будни можно и так, но в праздники — обязательно. Да они у нас и в будние дни почти всегда висели. Перед праздниками мать снимала их, стирала, прокатывала на каталке рубелем. И хоть не каждый год, но меняла — шила новые.