Подвальная станция
Шрифт:
Было трудно дышать. Было трудно думать. Его сердце сильно колотилось, в то время как ее руки неторопливо совершали волнующие движения, от которых кожа становилась до невероятности чувствительной, и он испытывал то ли удовольствие, то ли дискомфорт. Он и сам не знал, что именно. Он выпил большой глоток сока с виски и попытался отвлечься на что-нибудь, на что угодно, потому что чувствовал себя как в тумане, в котором все больше и больше терял самоконтроль.
— Ну, как ты, дорогой?
Нехорошо, подумал он, а еще подумал, что он пьян.
Это — катафорик. Наркотик для ленточного обучения. Паническое беспорядочные мысли стрелой пронзили его мозг. Стимуляторы действуют слишком быстро, тогда как тело запаздывало, завязнув в липкой атмосфере. Небольшая доза. Он мог видеть. Он мог по-прежнему ощущать, как Арии задирает его рубашку и оглаживает его обнаженную кожу, даже при отсутствии чувства равновесия, при головокружении, при том, что вращалась вся комната. Он выронил бокал и почувствовал холод льда и жидкости, растекающейся по бедру и под ягодицы.
— О, дорогой. Флориан, помоги.
Он куда-то погружался. Но сознание сохранялось. Он попытался двинуться, но волна звуков и ощущений, обрушившаяся на него, привела его в замешательство. Он попытался не доверять ощущениям. Но это было самое трудное. Он вполне сознавал, что Флориан ловит его бокал, что его голова откинута назад, на колени Ари, в углублении ее скрещенных ног, что он снизу вверх смотрит в склоненное лицо Ари, и что она расстегивает его рубашку.
Она была не единственная, кто расстегивал его одежду. Он слышал приглушенные голоса, но слова не долетали до него.
— Джастин, — произнес голос, и Ари ладонями повернула его голову. — Если тебе что-то понадобится, только моргни, — прошептала она, как голос на лентах. — Тебе хорошо?
Он не знал. Он был испуган и пристыжен, и в долгом кошмаре чувствовал прикосновения, чувствовал, что его поднимают и стаскивают на пол с чего-то, на чем он там лежал.
Над ним суетились Кэтлин и Флориан. Именно они прикасались к нему, переносили его, и делали с ним такое, что он осознавал смутно, как бы наблюдая со стороны, но что-то плохое, плохое и ужасное.
Перестаньте, думал он. Прекратите, я не согласен на это.
Я этого не хочу.
Но было удовольствие. Был взрыв чувств, что-то бесконечное, что-то темное.
Помогите мне.
Я не хочу этого.
Он находился в полусознании, когда Ари обратилась к нему:
— Ты ведь не спишь, не так ли? Ты теперь понимаешь? Сверх этого ничего и нет. Удовольствие в этом и состоит. Сверх этого ничего и нет, независимо от того, с кем. Просто биологические реакции. В этом и первое, и второе правило…
— Взгляни на экран.
Прокручивалась лента. Эротическая. Происходящее вторгалось в него и смешивалось с его собственными
— Я думаю, что он выходит…
— Дай ему еще немного. И он прекрасно справится.
Ничего нельзя сделать с тобой, чего не смогут сделать ленты. Так ведь, малыш? Все равно с кем. Биологические реакции. Что бы она ни сделала для тебя…
— Не двигайся…
— Боль и наслаждение, милый, так близки. Ты можешь в минуту дюжину раз пересечь их границу, и боль превращается в наслаждение. Я могу показать тебе. Ты будешь помнить, милый, что я могу для тебя сделать, и ничто и никогда не сравнится с этим. Ты будешь думать об этом, ты будешь думать об этом до конца жизни… и никогда ничего подобного не будет…
Он открыл глаза и понял, что вокруг полумрак, что он лежит голый в незнакомой постели, а чья-то рука поглаживает его плечо, сдвигает прядь волос, упавшую на лоб.
— Ну, ну, просыпайся, — сказала Ари. Это от ее веса придавливался край матраса. Ари сидит одетая, а он…
Его сердце подскочило и заколотилось.
— Я ухожу в офис, малыш. Ты можешь поспать здесь, если хочешь. Флориан позаботится о завтраке.
— Я иду домой, — сказал он и натянул на себя простыню.
— Все, что захочешь, — Ариана встала, освободив матрас, и подошла к зеркалу, демонстративно не обращая на юношу внимания, что действовало на нервы и беспокойно отозвалось в желудке. — Приходи, когда захочешь. — Поговори с Джорданом, если захочешь.
— Что мне полагается теперь делать?
— Что захочешь, то и делай.
— Мне полагается остаться здесь? — В его голосе слышались пронзительные панические нотки. Он знал опасность того, что Ари слышит это, играет на этом, действует в соответствии с этим. Только что в ее словах была угроза. Во всяком случае, он подумал, что была. Ее тон был бесстрастный, без намеков. Ее голос действовал на нервы и на несколько секунд заставил его позабыть о своей припрятанной контругрозе в лице Гранта. — Это не сработает.
— Не сработает? — Ари поправила прическу. Она была элегантна в своем костюме. Она повернулась к нему с улыбкой. — Приходи, когда захочешь. И вечером можешь пойти домой. Кто знает, может быть, мы займемся этим снова? Может, ты расскажешь об этом своему отцу, и у вас все пройдет спокойно. Ммм? Рассказывай ему все, что захочешь. Само собой, я все записала. Так что имеется масса улик, если он захочет обратиться в Департамент.
Он чувствовал, как озноб волнами накатывает на него. Он старался не подать виду. Он вызывающе посмотрел на нее, выпятив подбородок, тогда как она улыбнулась и вышла из комнаты. И долго еще он лежал холодный, как лед, с отвратительными ощущениями в животе, а стрелы боли пронизывали его голову от темени до затылка. Кожа стала сверхчувствительной и местами болела. На руке остались ссадины, следы пальцев.