Подвиг
Шрифт:
Адмиралъ Флислингъ поднялся.
– демте, капитанъ, — сказалъ онъ взволнованно, хватая руки капитана Холливеля, — поклонимся праху святыхъ героевъ, Русскихъ патрiотовъ.
He глядя на комиссара, какъ мимо пустого мста, прошелъ адмиралъ къ сходнямъ, гд стоялъ дежурный катеръ.
Шлюпки съ дессантомъ пошли впереди. Осторожность не мшала. Солнце садилось. Въ его золотыхъ лучахъ на вечернемъ бриз Русскiй флагъ, разввавшiйся
на мачт казался грозящимъ и торжественнымъ. Мертвая тишина была на остров.
Никто и никакъ не встртилъ матросовъ и краснофлотцевъ дессанта. Люди разсыпались
Въ глубокихъ окопахъ, съ коричневыми лицами, словно опаленными огнемъ, скорченные въ ужасныхъ мукахъ лежали мертвецы. У однихъ руки были подняты и страшными казались ихъ въ послдней смертной мук растопыренные пальцы, у другихъ пальцы были сложены, какъ для крестнаго знаменiя и въ лицахъ ихъ сквозь муки агонiи проглядывало спокойствiе смерти. Они лежали съ закрытыми глазами и покойны были черты людей, умершихъ въ сознанiи свято исполненнаго долга. Другiе съ открытыми выпученными, почти вылзшими изъ орбитъ глазами съ открытыми страшными ртами точно вопiяли къ небу, прося помощи.
Адмиралъ обошелъ островъ. Какъ мало было защитниковъ!
— Гд же тяжелыя пушки, о которыхъ вы вчера намъ докладывали? — съ презрнiемъ въ голос сказалъ Флислингъ шедшему въ сторон отъ него совтскому комиссару.
— Ну такъ я таки не говорилъ: — тяжелыя пушки, я говорилъ — пушки.
— Четыре Гочкиса! … Надъ нами смяться будутъ! … А гд миллiоны пулеметовъ … Сколько пулеметовъ насчитали вы на остров? — обратился Флислингъ къ своему флагъ офицеру.
— Шесть пулеметовъ, господинъ адмиралъ.
— Четыре Гочкиса и шесть пулеметовъ и для этого поднимать флоты двухъ великихъ державъ!
— Трехъ, — поправилъ съ наглостью комиссаръ.
— Я сказалъ двухъ! — рзко крикнулъ адмиралъ Флислингъ. — Англiи и Францiи!
Они поднялись на площадку, гд вдругъ передъ ними показался странно уцлвшiй въ этомъ общемъ разгром домикъ-баракъ изъ «соломита». Кругомъ были черныя воронки разрывовъ, осыпи земли, обломки скалъ, куски стали и мди, а домикъ стоялъ невредимый. Дверь была открыта, точно хозяинъ только что вышелъ изъ него.
Холливель отдлился отъ адмирала и вошелъ въ баракъ первымъ. Въ маленькой комнат, пронизанной свтомъ косыхъ солнечныхъ лучей, среди полуразобранныхъ радiо аппаратовъ, у письменнаго стола, заваленнаго разорванными бумагами и книгами, съ раскрытымъ ящикомъ одинъ предметъ привлекъ вниманiе Холливеля. Въ ящик лежалъ фотографическiй портретъ въ кожаной рамк. Точно тотъ, кто жилъ въ этомъ барак, въ послднюю минуту смотрлъ на этотъ потретъ и кмъ то или чмъ то вызванный, не усплъ спрятать или уничтожить его и вышелъ изъ барака на минуту и не вернулся. Холливель подошелъ къ столу и взялъ портретъ въ руки. Бывшая на лиц его самодовольная улыбка сошла. Холодное, чисто выбритое лицо стало угрюмо и серьезно.
Изъ кожаной рамки въ глаза Холливелю глядла изъ подъ котелка амазонки его жена Ана Холливель. Она была снята, должно быть въ Булонскомъ лсу на своей любимой рыжей лошади. Какiя то незримыя, тайныя нити, значитъ, тянулись изъ этой хижины изъ «соломита» къ его жен. Что то похожее на чувство ревности шевельнулось въ сердц Холливеля.
— Ничего особеннаго? — спросилъ адмиралъ.
— Ничего особеннаго, — отвтилъ ему Холливель. — Радiо аппаратъ испорченъ. А жаль. Онъ былъ какой то неизвстной системы и было бы хорошо угадать и распознать ее.
Адмиралъ махнулъ рукою. Онъ, тяжело дыша, поднимался на гору. Изъ за черныхъ базальтовыхъ скалъ показалась верхушка мачты. На ней гордо разввался громадный Русскiй флагъ. Заходящее солнце золотило его. Маленькiя дырки отъ шрапнелей сквозили въ его полотн.
— За мной, товарищи, — крикнулъ комиссаръ и бросился, обгоняя адмирала, къ мачт.
— Что вы хотите длать? — строго сказалъ Флислингъ.
— Ну что хочу длать? Такъ я хочу срывать этого паршиваго флага.
— He смть! — рзко, багрово красня, крикнулъ адмиралъ. — He смть этого длать! … Паршивцы! …
— Что? — длая видъ, что не разслышалъ, обернулся къ адмиралу комиссаръ.
— He смть спускать этотъ флагъ! Этотъ флагъ останется навсегда! Навки здсь! … Это память о той Россiи, которая не измняетъ своему слову, которая умираетъ, но не сдается! …
Флислингъ снялъ шляпу. Его примру послдовали англiйскiе офицеры и матросы. Капитанъ Холливель снялъ свой блый пробковый шлемъ. Виновато улыбаясь стали снимать безкозырки съ алыми ленточками матросы совтскаго флота. Комиссаръ стоялъ въ блой каскетк, заломленной на затылокъ. Адмиралъ Флисмингъ строго посмотрлъ на него. Комиссаръ чуть замтно пожалъ плечами и снялъ съ головы шапченку.
Съ обнаженными головами, въ суровомъ почтительномъ молчанiи, вс вереницей поднимались по узкой тропинк, вьющейся между скалами къ вершин горы. Закрытая скалами мачта стала видна до самаго основанiя. У него, прислонившись къ древку спиною, стоялъ человкъ, въ Русскомъ мундир. На его плечахъ были полковничьи артиллерiйскiе погоны. На голов фуражка съ чернымъ бархатнымъ околышемъ и алыми кантами. Втеръ игралъ выбившимися изъ подъ нея длинными сдыми волосами. Сдые усы и сдая бородка рзко выдлялись на темномъ лиц. Его руки были сложены на груди. Надъ ними былъ орденъ св. Владимiра 4-й степени съ мечами и бантомъ. На золотой портупе висла Русская офицерская шашка въ черныхъ ножнахъ. Револьеръ въ кожанной кобур былъ на боку. Ясные карiе глаза были широко открыты и точно съ удивленiемъ и грустью смотрли на зеленющее на восток небо. Заходящее солнце освщало его сзади и вокругъ его головы сверкалъ золотой нимбъ отъ сiянiя солнечныхъ лучей.
Медленно, съ обнаженными головами подходили къ этому человку англичане и краснофлотцы съ своимъ комиссаромъ, пугливо жавшимся за ними. Этотъ послднiй часовой при Русскомъ знамени казался страшнымъ и внушительнымъ. Къ нему подходили въ суровомъ и почтительномъ молчанiи.
Вс вышли на площадку и остановились въ нсколькихъ шагахъ отъ этого человка. Онъ не шевельнулся.
Человкъ этотъ былъ мертвъ.
К О Н Е Ц Ъ.
Апрль 1931 года — январь 1932 года.