Подвиг
Шрифт:
— Передайте адмиралу Флислингу, что я ожидалъ отъ его кораблей салюта тому государству, которое сражалось бокъ о бокъ съ нимъ во время великой войны и не измнило слову, данному союзникамъ. И скажите, что на его салютъ батареи острова отвтили бы соотвтствующимъ салютомъ, какъ того требуетъ международный кодексъ вжливости.
— Это уже будетъ другой салютъ, — съ угрозой въ голос пробормоталъ оправившiйся отъ испуга комиссаръ. — Товарищи, — обернулся онъ къ краснофлотцамъ. — Намъ здсь совсмъ даже нечего длать.
Забавно задирая колна отъ побжалъ по вод, все оглядываясь назадъ, впрыгнулъ въ вельботъ и замахалъ шляпой, чтобы матросы скоре отваливали. Моторный катеръ принялъ носовой фалень и потащилъ вельботъ къ эскадр.
Переговоры были
XXXIII
Всю ночь лучи прожекторовъ бродили по острову, освщая его. Въ ихъ свт гордо рялъ на ночномъ втру Русскiй флагъ.
На адмиральскомъ корабл шло совщанiе. Весь командный составъ эскадры, адмиралы и офицеры, украшенные боевыми орденами и медалями за подвиги, совершенные въ великую войну, единогласно постановили, что островъ ничтожная величина, и не стоитъ открывать по нему огонь мощныхъ корабельныхъ батарей. Бороться съ Русскими Донъ Кихотами не входитъ въ планы великихъ державъ, a по всему видно, что тутъ собрались фанатики Русскаго дла, заядлые «блогвардейцы», не желающiе мириться съ очевидностью. Въ томъ, что надъ островомъ разввается Русскiй флагъ — бды большой нтъ. Ходятъ же съ этимъ старымъ Русскимъ флагомъ, съ этимъ «бывшимъ» Русскимъ флагомъ, «anciens combattants «возжигать пламя на могил неизвстнаго солдата въ Париж и ходятъ съ вдома и разршенiя Правительства Республики, Островъ слишкомъ малъ, чтобы онъ могъ служитъ базой повсемстнаго Русскаго возстанiя. Нигд на острову не видно ни фабрикъ, ни заводовъ, да и какъ могутъ они быть, откуда они получали бы сырье, гд тотъ тоннажь, который перевозилъ бы все это въ Россiю? Все казалось раздутымъ и не стоющимъ вниманiя.
— Это Россiйскiе Донъ Кихоты, — говорилъ французскiй адмиралъ де-Периньи, командовавшiй воздушнымъ флотомъ. — Оставьте этимъ несчастнымъ людямъ маленькое утшенiе въ ихъ бдственной и безрадостной судьб. Мое, господа, мннiе, мы можемъ донести нашимъ правительствомъ, что мы были введены въ заблужденiе. Для Европейскаго мира нтъ никакой опасности въ существованiи крошечной кучки фанатично настроенныхъ Русскихъ эмигрантовъ, живущихъ подъ своимъ флагомъ.
Краснофлотскiе командиры тупо молчали. Съ темными отъ смущенiя лицами, опустивъ головы, они не очень хорошо себя чувствовали подъ перекрестнымй насмшливыми взглядами англiйскихъ и французскихъ моряковъ. Они были подавлены. Казалось, что то похожее на совсть пробуждалось въ ихъ душахъ. Этотъ бло — сине — красный флагъ, увиднный ими сегодня на вершин потухшаго вулкана напомнилъ имъ какiя то иныя времена, когда никому и въ голову не пришло бы смотрть на Русскаго морского офицера со снисходительной насмшкой.
Доблесть маленькой кучки людей, отказавшихся исполнить приказъ могущественной союзной эскадры невольно подкупала.
Комиссаръ совтскаго флота попросилъ слова. Собственно говорить было не о чемъ: — ршенiе было постановлено, но отказать человку, являвшемуся фактически начальникомъ совтскаго флота, передъ кмъ трепетали краснофлотскiе командиры сочли неудобнымъ и слово было ему предоставлено. Человкъ, небрежно одтый въ неопрятную блую пижаму, безъ воротничка на рубашк и галстуха, плохо бритый, съ синевою на верхней губ и по щекамъ всталъ со своего мста и сталъ говорить. Въ дни своей молодости, укрываясь отъ воинской повинности, а потомъ отъ войны, онъ эмигрировалъ въ Америку, служилъ тамъ помощникомъ провизора въ маленькой жидовской аптек и научился говорить по-англiйски жаргономъ рабочихъ кварталовъ Нью-Iорка. Его ужасный англiйскiй языкъ звучалъ въ кают полтора часа. Онъ бралъ изморомъ. Это была обыкновенная митинговая рчь, совершенно неумстная передъ англiйскими и французскими морскими офицерами. Онъ старался доказать, что островъ совсмъ не такая невинная и безопасная для мира вещь, какъ то кажется союзнымъ адмираламъ.
— Товарищи, — восклицалъ онъ, и это названiе коробило офицеровъ. — Товарищи, тамъ есть пулеметы, я ихъ самъ видалъ, ужасъ сколько пулеметовъ … Ну и тамъ, знаете, пушки … И кто знаетъ
— Наши летчики, — перебилъ краснорчiе комиссара адмиралъ де-Периньи, — никакихъ аэроплановъ на острову не видали.
— Товарищъ адмиралъ … Господинъ адмиралъ, вы понятiя не имете, что это за люди … Они могли такъ укрыть свои аэропланы, что ихъ никакъ нельзя было увидать. Здсь, господа, здсь, товарищи, смена милитаризмы, никакой европейскiй миръ, никакое разоруженiе невозможны, пока существуютъ эти люди, пока совершенно не сокрушена гидра контръ-революцiи … Я опредленно доказываю, что здсь ея гнздо … Это фактъ. Тутъ самая ея голова, ея мозгъ … Наша обязанность передъ цлымъ культурнымъ мiромъ камнемъ раздробить эту голову … Сто головъ этой ужасной блогвардейской гидры. Народы всего мiра не могутъ спокойно спать отъ присутствiя этой гидры … Отъ нея кризисъ, отъ нея безработица, она питаетъ самыя гнусныя вожделнiя монархистовъ всего мiра … Лига Нацiй намъ поручила ее уничтожить … Исполнимъ свой долгъ передъ Лигой Нацiй …
Его слушали со скукою, едва подавляя звоту. Слушали изъ европейской вжливости, какъ слушаютъ въ Женев, въ Лиг Нацiй болтовню Литвинова. Слушаютъ потому, что не могутъ допустить, чтобы мошенникъ пробрался въ высокое собранiе, и разъ человкъ находится въ ихъ обществ, какой онъ ни будь — его приходится считать порядочнымъ человкомъ.
Наконецъ, онъ кончилъ. Онъ долженъ былъ кончить, потому что какъ ни былъ онъ мало чутокъ и какъ ни упоенъ своимъ краснорчiемъ, но и онъ понялъ, что злоупотреблять дольше имъ нельзя.
Адмиралъ Флислингъ, пятидесятилтнiй полчый человкъ съ краснымъ, бритымъ лицомъ и маленькими пухлыми совсмъ дтскими губами свжаго красиваго рта, не глядя на комиссара, сказалъ, обращаясь къ капитанамъ союзныхъ кораблей:
— Завтра я полагаю отправить моего флагъ офицера къ этимъ мужественнымъ людямъ, чтобы еще разъ поговорить съ ними и убдить ихъ сдаться и перейти къ намъ на суда.
— А, если не согласятся? — быстро спросилъ адмиралъ де-Периньи, загорлый, сухощавый морякъ сь классической французской бородкой временъ Наполеона III и Алжирскихъ побдъ.
— Не согласятся, ну и Богъ съ ними, — спокойно сказалъ Флислингъ. — Снимемся съ якоря и уйдемъ. Можемъ наблюдать за ними посылкой перiодически судовъ и гидроплановъ. Смшно говорить о томъ, что эта маленькая группа Русскихъ патрiотовъ можетъ быть опасна для мiра.
— Но это же никакъ невозможно, — въ сильномъ возбужденiи воскликнулъ комиссаръ. — Это же пощечина трудовому народу всего мiра. Это оскорбленiе пролетарiата, доврившаго судьбы свои демократiямъ великихъ державъ. Рабочiе Англiи и Францiи, когда узнаютъ о такомъ ршенiи, объявятъ забастовки. Будутъ повсемстныя возстанiя. Это же будетъ покровительство тмъ, кто борется съ пролетарiатомъ совтскихъ республикъ, это интервенцiя въ совтскiя дла, это та же голодная блокада, это повторенiе временъ Колчака и Деникина, ошибокъ, за которыя пришлось такъ дорого заплатить.
Его рчь становилась все страстне, онъ сталъ сыпать тирадами изъ коммунистическаго катехизиса. Рядомъ съ адмиральской каютой въ каютъ компанiи стюарты гремли посудой, накрывая къ ужину. Флислингъ, багрово покраснвъ пухлыми щеками, перебилъ комиссара.
— Мн кажется, ваше краснорчiе тутъ совершенно неумстно, — сказалъ онъ, повышая голосъ, — упоминанiе о Колчак и Деникин напрасно. — Флислингъ еще боле покраснлъ. Онъ терялся, какъ остаться джентльменомъ, имя дло съ такимъ человкомъ, какъ этотъ наглый совтскiй комиссаръ. Онъ обвелъ глазами старшихъ англiйскихъ и французскихъ офицеровъ. Онъ искалъ у нихъ поддержки и одобренiя своимъ поступкамъ. — Мн думается, — внушительно сказалъ онъ, — что я правильно выражу наше общее мннiе: — вы согласны со мною. Мы, чортъ возьми, въ большинств, - все боле и боле накаливаясь, раздражаясь и красня воскликнулъ Флислингъ, — уважать наше мннiе вы обязаны.