Подводный саркофаг, или История никелированной совы
Шрифт:
Он чувствовал себя богом, выносящим смертный приговор всему миру, и задыхался от восторга. Он смотрел на храпевших бомжей и мысленно повторял, что погибнут все, не только эти недочеловеки. Погибнут спекулянты, которые когда-то надули его с билетами "МММ", милиционеры, регулярно останавливающие его у метро, риэлторы с их продажными нотариусами, обманувшая его молдаванка, сволочь Кирьяков, Бортновский, "дерьмократы", вообще все, кто ползает по этим серым улицам и даже знать не знает о существовании отставного майора войск связи Антона Силуянова.
Размечтавшись,
– Ничего, скоро сдохнешь, - пообещал ему Силуянов, скрываясь в комнате.
– Сперва я тя покромсаю!
– свирепо отозвался бомж.
– Сдохнешь, сдохнешь, - приоткрыв дверь, почти пропел Силуянов.
– Все вы сдохнете!
– И снова скрылся.
Люди рождены для страданий и смерти, рассуждал он, а значит, всё в мире бессмысленно и с ним надо кончать кардинально. Человечество должно сказать мне спасибо, что я прекращаю его страдания...
Он достал из-за батареи бутылку с остатками водки и допил их залпом. Его ликование сменилось ненавистью. Он погрозил двери кулаком и повторил, на этот раз сурово:
– Сдохнете все!
Какое-то время он сидел на матраце, глядя перед собой и шепча ругательства. Наконец встал, взял чайник и отправился на кухню.
В коридоре он задумался и едва не налетел на гастарбайтера, вышедшего с ведром из подвала. Ведро было наполнено вонючей жижей. Гастарбайтер крикнул: "Дорогу!" - и Силуянов шарахнулся. Рабочий вышел во двор и выплеснул жижу в уличную грязь.
– Лепите пельмени, лепите, - ухмыльнулся майор.
– На том свете жрать их будете...
На кухне расхаживал Кирьяков в трусах и в майке, злой с похмелья.
– Что, ментура, так рано встал?
– буркнул он.
– Думаю я, Женя, что мне делать с людьми, - сказал бывший гебист, зажигая свободную конфорку.
– Крематорий им устроить, или оставить, пусть живут?
Кирьяков хмуро покосился на него.
– Ты что это задумал, ты, рожа ментовская?
– Да вот, подумываю кончить со всеми, а то слишком много людишек развелось.
Сосед понял его по-своему.
– Гнида, спалить нас вздумал? Если тебя подпалили, то пусть и другие горят, да?
– Он схватил Силуянова за ворот пальто.
– Ты, сука, думай, чё говоришь! Нам ведь, падла, новой жилплощади никто не даст! На улице очутимся! Я тя тогда своими руками, гада, задушу!
Силуянов закашлялся. Сердце его словно защемило прищепкой.
– Ты что, Женя, ты что...
– задыхаясь, просипел майор.
– Я же не то имел в виду...
Он нашарил табуретку и тяжело опустился на неё. Сердце стало понемногу отпускать.
– Я не то имел в виду...
– А хрен тя знает, - пробурчал Кирьяков и разбил на сковородку яйцо.
Кухня наполнилась громким шварканьем и запахом яичницы.
– Женя, выпьем сегодня с тобой?
– заискивающе прохрипел Силуянов.
– Я пенсию получил, деньги есть... За мой счёт выпьем...
Кирьяков посмотрел на него мутными глазами.
– Нравишься ты мне, ментура, не знаю - за что, а нравишься, -
– Если б не нравился, убил бы давно.
Силуянову вспомнился сегодняшний сон, в котором он так ловко провёл Веронику, и ему вдруг подумалось, что совсем не обязательно покупать сову. Достаточно попросить её у Вероники на пару минут. Ему и нужно-то всего две минуты, чтоб вскрыть передатчик и дважды нажать на кнопу. Он может даже вскрыть его на глазах у Вероники, как это было во сне. И деньги для этого не нужны. Скоро ему вообще не нужны будут деньги. Ни ему, ни кому другому.
Он достал из кармана несколько смятых десятирублевок.
– На, Женя. Всё равно скоро подыхать, так уж выпьем хоть.
– Вот за это я тебя люблю, мусорок, - заулыбался Кирьяков.
На столе появилась двухлитровая пластиковая бутыль, наполовину наполненная мутной желтоватой жидкостью. Силуянов, как бывало с ним много раз, напился до почти невменяемого состояния. На этот раз он не уполз к себе в комнату, а остался лежать на кухне.
Приходили соседи и бомжи, готовили себе немудрящую еду, ели, пили, разговаривали и почти не обращали внимания на пьяного старика в драповом пальто. В конце концов на кухню явилась толстуха, жившая в этом же доме, и увела Силуянова в его комнату. Тот почти висел на ней, вращал осоловевшими глазами, скалился в усмешке и бормотал что-то про сову, кнопку и ядерные ракеты.
– До ядерных ракет допился, старый, - качала головой толстуха.
– Пора тебе снова в больницу...
Загул отставного майора кончился тем, чем и все предыдущие: протрезвев, он обнаружил, что у него пропали деньги. С тяжёлой головой он долго искал их по комнате, выворачивал карманы, шарил за батареями и в дырках в стене, но не нашёл ни рубля.
Не в силах бороться с тошнотой, он отправился к Кирьякову и тот с готовностью и совершенно бесплатно налил ему стакан. Такая услужливость показалась Силуянову подозрительной.
– А не ты ли, Жень, у меня пенсию стащил?
– Ты что, Борисыч, как ты мог подумать про меня такое.
– Женя, побойся Бога!
– Не брал я, говорят тебе. Бомжары, небось, свистнули, когда ты на кухне валялся без задних ног.
– Я в карманах пенсию не держу, сам знаешь.
– А мне по хрену, где ты её держишь. Меня тут два дня не было, спроси у Таньки.
– Отдай хотя бы рублей двести!
– взвыл майор.
– Отдай, а то Бог тебя накажет!
– Жрёшь мою водяру на халяву и ещё поклёп на меня возводишь, - разозлился Кирьяков.
– Вали отсюда, гнида ментовская!
Он спихнул Силуянова со стула и начал толкать к двери.
– Придётся идти в милицию писать заявление, - применил майор свой коронный аргумент, который обычно приберегал на самый крайний случай.
– Со мной ведь никого, кроме тебя, не было... Кому ж стащить, как не тебе...
– Да пиши, падаль! У ментов только и дел, что бабки твои искать!
Силуянов взглянул на него волком и скрипнул зубами. Откладывать истребление мира больше не было никакой возможности. Народ совершенно обнаглел. Кругом одни воры.