Поэтическая Россия. Стихотворения

Надсон Семен Яковлевич

«Я слышу их, я вижу их… Страдая…»

Я слышу их, я вижу их… Страдая Под гнетом нищеты и тяжестью борьбы, Они идут, ко мне объятья простирая, Бойцы усталые — и дети [и] рабы. Вот комната… И мгла и холод… Чуть мерцает Огарок, может быть, последний; и пред мим За книгой — юноша. Склонившись, он читает, А смерть стоит над ним, и книгу закрывает, И обдает его дыханьем ледяным. А рядом комната еще… Здесь — мир разврата: Объятья грубые, пролитое вино… О, не входи сюда с горячим словом брата: Он не поймет тебя, а ей уж нет возврата, Она оценена — и продана давно! Тюрьма… За крепкими гранитными стенами Бесплодно гаснет жизнь… Сияние огней И грохот улицы — и личики детей, Затерянных в толпе и с робкими слезами Молящих помощи сочувственной твоей… И эта мгла вокруг — не бред солгавшей книги, Не фразы пышные, а жизнь, — и тяготят Тебя призвания тяжелые вериги, И жжет огнем тебя святое слово: «брат»! Что

дашь ты им, как брат?.. Мысль, песню, состраданье? Всю жизнь твою?.. О нет, не лги перед собой И не мечтай унять, бессильный и больной, Ничтожной жертвою величие страданья. Да и не в силах ты отречься от себя, Не сменишь ты весны на грозы и ненастье, Еще зовет тебя сверкающее счастье, Еще ты жаждешь жить, волнуясь и любя! 1882

«Для отдыха от бурь и тяжких испытаний…»

Для отдыха от бурь и тяжких испытаний, Для долгих вечеров наедине с собой Я не сберег в ряду моих воспоминаний, Сестра души моей, твой образ дорогой… Прекрасные черты, любимые когда-то, Затушевала жизнь чертами чуждых лиц, И то, что было мне так дорого и свято, — Из книги прошлого ряд вырванных страниц!.. Но, и бесплотная, ты всё еще со мною, И всё еще, сквозь даль безжалостных годов, Из тайника души ты светишь мне звездою И говоришь из строк заветных дневников. Пусть я твой взор забыл, — но ласки, в нем сиявшей, И чистых слез его не мог я позабыть; Пусть смолкнул голос твой, любовью мне звучавший, Но смысл речей твоих не перестанет жить!.. Мне каждый новый день тебя напоминает, Как мгла угрюмая напоминает свет, Как горе жгучее на сердце вызывает Невольную мечту о счастье прошлых лет… И в скучной суете вседневных встреч с толпою, Среди ее тупых и чуждых мне детей, Я весь живу в любви, сиявшей чистотою, Как снег на высях гор, под золотом лучей. Напрасно с временем боролся я любовью, Напрасно от небес я чуда ожидал И в ночи жгучих слез, прильнувши к изголовью, Тебя, угасшую, из гроба призывал!.. Ты не пришла… земля, — ты в землю обратилась… Я уставал страдать, изнемогал молить, Разбитая душа затихла и смирилась, И вновь звала меня бороться и любить!.. Таков закон судьбы… Но полное забвенье Мне было не дано, и каждый новый день Вновь призывал к тебе мое воображенье И вновь будил тебя, возлюбленная тень! И чем сильней во мне росло негодованье Ко лжи, торгашеству и пошлости людей, Тем было о тебе живей воспоминанье, Тем ты казалась мне прекрасней и светлей! Так в жаркий день слепец, с открытой головою Бредущий с вожаком полдневного порой, Не видя, узнает по хлынувшему зною, Что только что прошел он рощею густой. В раздумье тяжкое глубоко погруженный, Он не услышал птиц, гнездившихся в ветвях, Но небосклон, с утра лучами раскаленный, Так беспощадно жжет в сверкающих полях!.. 1882

«Верь в великую силу любви…»

Верь в великую силу любви!.. Свято верь в ее крест побеждающий, В ее свет, лучезарно спасающий, Мир, погрязший в грязи и крови, Верь в великую силу любви! 1882

«Мне не больно, что жизнь мне солгала, — о нет…»

Мне не больно, что жизнь мне солгала, — о нет. В жизни, словно в наскучившей сказке, Как бы ни был прекрасен твой юный расцвет, Не уйти от избитой развязки. Не уйти от отравы стремлений и дум, От усталости, желчи и скуки, И изноет душа, и озлобится ум, И больные опустятся руки! 1882

«Умер от чахотки, умер одиноко…»

Умер от чахотки, умер одиноко, Как и жил на свете, — круглым сиротою; Тяжело вздохнул, задумался глубоко И угас, прильнув к подушке головою. Кое-кто о нем припомнил… отыскались Старые друзья… его похоронили Бедно, но тепло, тепло с ним попрощались, Молча разошлись — и вскоре позабыли. 1882

«…И крики оргии и гимны ликованья…»

…И крики оргии и гимны ликованья В сияньи праздничном торжественных огней, А рядом — жгучий стон мятежного страданья, И кровь пролитая, и резкий звон цепей… Разнузданный разврат, увенчанный цветами, — И труд поруганный… Смеющийся глупец — И плачущий в тиши незримыми слезами, Затерянный в толпе, непонятый мудрец!.. И это значит жить?.. И это — перл творенья, Разумный человек?.. Но в пошлой суетне И в пестрой смене лиц — ни мысли, ни значенья, Как в лихорадочном и безобразном сне… Но эта жизнь томит, как склеп томит живого, Как роковой недуг, гнетущий ум и грудь, В часы бессонницы томит и жжет больного — И некуда бежать… и некогда вздохнуть! Порой прекрасный сон мне снится: предо мною Привольно стелется немая даль полей, И зыблются хлеба, и дремлет над рекою Тенистый сад, в цветах и в золоте лучей… Родная глушь моя таинственно и внятно Зовет меня прийти в объятия свои, И

всё, что потерял я в жизни невозвратно, Вновь обещает мне для счастья и любви. Но не тому сложить трудящиеся руки И дать бездействовать тревожному уму, Кто понял, что борьба, проклятия и муки — Не бред безумных книг, не грезятся ему; Как жалкий трус, я жизнь не прятал за обманы И не рядил ее в поддельные цветы, Но безбоязненно в зияющие раны, Как врач и друг, вложил пытливые персты; Огнем и пыткою правдивого сомненья Я всё проверил в ней, боясь себе солгать, — И нету для меня покоя и забвенья, И вечно буду я бороться и страдать!.. 1882

«Счастье, призрак ли счастья — не всё ли равно…»

Счастье, призрак ли счастья — не всё ли равно? Клятв не нужно, моя дорогая… Только было б усталое сердце полно, Только б тихой отрадой забылось оно, Как больное дитя, отдыхая. Я вперед не смотрю — и покуда нежна, И покуда тепла твоя ласка, Не спрошу у тебя я, надолго ль она, Не капризом ли женским она рождена, Не обманет ли душу, как сказка?.. Но зато и себя я не стану пытать, Чтоб не вызвать сомнений невольно; Я люблю твои песни и речи слыхать, Мне с тобою легко и свободно дышать, Мне отрадно с тобой — и довольно… А наскучу тебе я, скажи… Не жалей Отравить мою душу тоскою; Мне не нужно неволи и жертвы твоей, В жизни много и так бесполезных цепей — Что за радость быть вечно рабою? И простимся с тобой мы… И крепко тебе Я пожму на прощание руку, Как сестре в пережитой житейской борьбе, — И сумею, без слез и упреков судьбе, Неизбежную встретить разлуку… 1882

«Темно грядущее… Пытливый ум людской…»

Темно грядущее… Пытливый ум людской Пред тайною его бессильно замирает: Кто скажет — день ли там мерцает золотой Иль новая гроза зарницами играет? ………………………………………………………… Напрасно человек в смятеньи и тоске Грядущие века пытливо вопрошает. Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, — Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает? 1882

«Ни звука в угрюмой тиши каземата…»

Ни звука в угрюмой тиши каземата, Уснул у тяжелых дверей часовой. Нева, предрассветной дремотой объята, Зеркальною гладью лежит за стеной. По плитам сырого, как склеп, коридора Не слышно привычных дозорных шагов, И только с белеющей башни собора Доносится бой отдаленных часов. Внимая им, узник на миг вспоминает, Что есть еще время, есть ночи и дни, Есть люди, которым и солнце сияет И звезды свои зажигают огни; Что он еще жив, хоть сознанье и силы Слабеют в нем с каждым угаснувшим днем, И что эти плиты — не плиты могилы, А плиты тюрьмы, позабывшейся сном. Кого ж стерегут эти тихие воды, Гремящая сталь заостренных штыков, И крепкие двери, и душные своды, И тяжкие звенья позорных оков? Ответьте, не мучьте… Душа изнывает! И пусть — если люди бездушно молчат — Мне плеском и шумом Нева отвечает И мертвые камни проклятьем гремят… Кровавая повесть! Позорная повесть! На суд перед гневной отчизной твоей, Холопская наглость, продажная совесть И зверская тупость слепых палачей! И ты, повелитель, как заяц трусливый, Дрожащий на дедовском троне своем, На суд беспощадный, на суд справедливый С руками в крови и… 1882

«Ты, для кого еще и день в лучах сияет…»

Ты, для кого еще и день в лучах сияет, И ночь в венце из звезд проходит в небесах, Кому дышать и жить ни ужас не мешает, Ни низкий свод тюрьмы, ни цепи на руках, — Из каменных гробов, и душных и зловонных, Из-под охраны волн, гранита и штыков Прими, свободный брат, привет от осужденных, Услышь, живущий брат, призывы мертвецов! Да, мы погребены, мы отняты врагами У нашей родины, у близких и друзей, Мы клеймены огнем, изорваны кнутами, Окружены толпой злорадных палачей… Пускай же эта песнь, как звук трубы сигнальной, От нас домчится в мир и грянет по сердцам, И будет нам она — молитвой погребальной, А вам — еще живым — ступенью к лучшим дням! 1882

НОЧЬЮ

Пусть плачет и стонет мятежная вьюга И волны потока угрюмо шумят: В них скорбное сердце почуяло друга, В них те же рыданья и стоны звучат. Мне страшно затишье… В бессонные ночи. Когда, как могила, природа молчит, Виденья минувшего смотрят мне в очи И прошлая юность со мной говорит, О, эти виденья!.. Сурово, жестоко Они за измену былую казнят И в бедную душу глубоко-глубоко Своим негодующим взором глядят. Она беззащитна!.. Слова оправданья — Бессильны пред правдой немых их речей, И некому высказать эти страданья, И некуда скрыться от этих очей! Когда же осенняя вьюга бушует И бьется поток беспокойной волной, Мне кажется — мать надо мною тоскует И нежно мне шепчет: «Усни, дорогой!» 1882