Поэтическая Россия. Стихотворения

Надсон Семен Яковлевич

«О, если б только власть сказать душе: „Молчи…“»

О, если б только власть сказать душе: «Молчи! Не рвись вперед, не трепещи любовью, За братьев страждущих в удушливой ночи Не исходи по капле кровью! Не стоит жалкий мир ни жертв, ни слез… Бессильна мысль твоя, и лгут твои стремленья, — Ищи ж и для себя благоуханных роз, Забудься же и ты в позоре наслажденья». Но чуткая душа не слушает ума, Не верит выводам, проверенным годами, И ждет — всё ждет, что дрогнут ночь и тьма И хлынет мощный свет горячими волнами!.. 1882

«Мы спорили долго — до слез напряженья…»

Мы спорили долго — до слез напряженья… Мы были все в сборе и были одни; А тяжкие думы, тоска и сомненья Измучили всех нас в последние дни… Здесь, в нашем кругу, на свободное слово Никто самовластно цепей не ковал, И слово лилось и звучало сурово, И каждый из нас, говоря, отдыхал… Но странно: собратья по общим стремленьям И спутники в жизни на общем пути, — С каким недоверьем, с каким озлобленьем Друг в друге врага мы старались найти!.. Не то же ли чувство нас всех согревало — Любовь без завета к отчизне родной, Не то же ли солнце надежды сияло Нам в жизни, окутанной душною мглой?.. Печально ты нашему спору внимала… Порою, когда я смотрел на тебя, Казалось мне, будто за нас ты страдала И что-то сказать нам рвалася, любя; Ночь мчалась… За белым окном разгорался Рассвет… Умирала звезда за звездой… Свет лампы, мерцая, краснел и сливался С торжественным блеском зари золотой. И молча тогда подошла ты к рояли, Коснулась задумчиво клавиш

немых, И страстная песня любви и печали, Звеня, из-под рук полилася твоих… Что было в той песне твоей, прозвучавшей Упреком и грустью над нашим кружком И сердце мое горячо взволновавшей И чистой любовью и жгучим стыдом, — Не знаю… Бессонная ночь ли сказалась, Больные ли нервы играли во мне, — Но грудь от скопившихся слез подымалась, Минута — и хлынули страстно оне… Как будто бы кто-то глубоко правдивый Вошел к нам, озлобленным, жалким, больным, И стал говорить — и воскресший, счастливый Кружок наш в восторге замолк перед ним. Поддельные стоны, крикливые фразы, Тщеславье, звучавшее в наших речах, — Всё то, что дыханьем незримой заразы Жизнь сеет во всех, даже в лучших сердцах, Всё стихло — и только одно лишь желанье, Один лишь порыв запылал в нас огнем — Отдаться на крест, на позор, на страданье, Но только бы дрогнула полночь кругом!.. О друг мой, нам звуки твои показали Всю ложь в нас, до них — незаметную нам, И крепче друг другу мы руки пожали, С зарей возвращаясь, к обычным трудам. 1882

ГРЕЗЫ

Посвящается Алексею Николаевичу Плещееву

1

Когда, еще дитя, за школьною стеною, С наивной дерзостью о славе я мечтал, Мне в грезах виделся пестреющий толпою, Высокий, мраморный, залитый светом зал… Был пир — веселый пир в честь юной королевы, И в замке ликовал блестящий круг гостей: Сюда собрались все прекраснейшие девы И весь железный сонм баронов и князей… День промелькнул в чаду забав и развлечений: Рога охотников звучали по лесам, И много горных серн и царственных оленей Упало жертвами разгоряченным псам. А ночью дан был бал… Сияющие хоры Гремели музыкой… меж мраморных колонн Гирлянды зелени сплеталися в узоры, И зыблилась парча девизов и знамен… Всю ночь один другим сменялись менуэты, Под звуки их толпа скользила и плыла, И отражали шелк, и фрезы, и колеты С карниза до полу сплошные зеркала… Но близок уж рассвет, и гости утомились: «Певца, — зовут они, — пусть выйдет он вперед! Чтоб пир наш увенчать, чтоб всем мы насладились, Пусть песню старины пред нами он споет!» И, робкий паж, вперед я выступил… Смиренно Пред королевой я колено преклонил, Поднялся, звонких струн коснулся вдохновенно, И юный голос мой чертоги огласил… Вначале он дрожал от тайного смущенья, Но уж слетел ко мне мой благодатный бог, Уж осенил меня крылами вдохновенья, И звукам гибкость дал, и взор огнем зажег, И вот, безвестный паж, я властвую толпою!.. Я покорил ее… Я вижу с торжеством, Как королева ниц склонилась головою, Как жадно рыцари внимают мне кругом, Я вижу очи дев, горящие слезами, Полузакрытые в волненьи их уста, И льется песнь моя широкими волнами, Как горная река — кристальна и чиста. И льется песнь моя, и мощною грозою Гремит, рассыпавшись, на стонущих струнах… Не гром ли божьих туч ударил над землею, Не стрелы ль молнии сверкнули в небесах?.. Как грозен был удар!.. Казалось, своды зала Внезапно дрогнули, и дрогнула земля, И люстра из сквозных подвесок хрусталя На серебре цепей, померкнув, задрожала… Но буря пронеслась, и струны недвижимы… И вновь звучат они под беглою рукой, Как будто крыльями трепещут серафимы, Как будто дальний звон несется над толпой… Молитвенный напев чарует и ласкает, И вот последний звук, как легкий фимиам, Как чистый аромат, сквозь окна отлетает К дрожащим звездами бездонным небесам! Я кончил. Все уста окованы молчаньем, Все груди поднял вздох… Но вот к моим ногам Упал венок, и нет конца рукоплесканьям, И нет числа меня осыпавшим цветам!.. Гремит и стонет зал, волнуясь предо мною; Растет приветный гул несчетных голосов: Так хмурый лес шумит, взволнованный грозою, Так море в бурю бьет о скалы берегов. Гремит и стонет зал; но гром рукоплесканий Я слышу как во сне… Душа моя полна Иных заветных дум и пламенных желаний, Иной награды ждет в смущении она. Ты, чей приветный взгляд звездою путеводной Сиял передо мной., чья красота зажгла Во мне восторг певца, могучий и свободный, О, неужели ты меня не поняла?.. Безумец! Отгони напрасные мечтанья! Священен трон ее!.. Молись… благоговей! Не дерзостной любви тревоги и желанья, А раболепный страх повергни перед ней! Но верить ли очам: она встает!.. Мгновенно Затихшая толпа ей очищает путь… Глаза ее горят светло и вдохновенно, Под золотом парчи высоко дышит грудь… Она идет ко мне — идет легка, как греза, Чаруя прелестью улыбки и лица, И вот с ее груди отколотая роза Трепещет уж в руке счастливого певца!.. Так в детстве я мечтал….

2

С тех пор умчались годы, И нет их, ярких снов фантазии моей: Я стал в ряды борцов поруганной свободы, Я стал певцом труда, познанья и скорбей! Во славу красоты я гимнов не слагаю, Побед и громких дел я в песнях не пою, Я плачу с плачущим, со страждущим страдаю, И утомленному я руку подаю! И пусть мой крест тяжел, пусть бури и сомненья, Невзгоды и борьбу принес он мне с собой, — Он мне дарил зато и светлые мгновенья, Мгновенья радости высокой и святой! Я помню ночь: бледна, как тяжело больная, Она слетала к нам с лазурной вышины, С несмелой ласкою серебряного мая, С приветом северной задумчивой весны. Все окна в комнате мы настежь отворили И, с грохотом колес по звонкой мостовой, К себе и эту ночь радушно мы впустили На скромный праздник наш, в наш угол трудовой… А чуть вошла она — чуть аромат сирени Повеял в комнате — и тихо вслед за ней Вошли какие-то оплаканные тени, Каких-то звуков рой из мглы минувших дней… Тем, кто закинут был в столицу издалека, Невольно вспомнились родимые края, Убогое село, и церковь, и поля, И над немым прудом недвижная осока; Припомнился тот сад, знакомый с колыбели, Где в невозвратные, младенческие дни Скрипели весело подгнившие качели И звонкий смех стоял в узорчатой тени; Крутой обрыв в саду, беседка над обрывом, Тропинка, в темный лес бегущая змеей, И полосы хлебов с их золотым отливом, И мирный свет зари за сонною рекой… И наш кружок примолк… Суровые лишенья, Нужда, тяжелый труд и длинный ряд забот Томили долго нас… мы жаждали забвенья — И с тихой песнею любви и примиренья, Как в детских снах моих, я выступил вперед. Не пышный зал горел огнями предо мною: Здесь, в бедной комнатке, тонувшей в полумгле, Сияла только мысль нетленной красотою В венце из терниев на царственном челе! И голос мой звучал не для пустой забавы Пресыщенной толпы земных полубогов: Не требуя похвал, не ожидая славы, Как брат я братьям пел, усталым от трудов. Я пел сплотившимся под знаменем науки, Я пел измученным тяжелою борьбой, Чтоб не упали их натруженные руки, Чтоб не рассеялся союз их молодой; Я пел им светлый гимн, внушенный упованьем, Что только истине победа суждена, Что ночь не устоит перед ее сияньем, Что даль грядущего отрадна и ясна; И всё, что на душе от черного сомненья Я сам, как ценный клад, в ненастье сохранил — Все лучшие мечты, все смелые стремленья — Всё в звуки песни той я вольно перелил!.. Я смолк… Мне не гремят толпы рукоплесканья, Не падают к ногам душистые венки! Наградою певцу минутное молчанье Да чье-то теплое пожатие руки. Но что со мной?.. О чем, откуда эти слезы?.. Как горд, как счастлив я, как ожил я душой!.. О родина моя, прими меня — я твой!.. И блекнут яркие младенческие грезы, И осыпаются их призрачные розы Пред счастьем, наяву блеснувшим предо мной!.. 1882–1883

«Верь, — говорят они, — мучительны сомненья…»

«Верь, — говорят они, — мучительны сомненья! С предвечных тайн не сиять покровов роковых, Не озарить лучом желанного решенья Гнетущих разум наш вопросов мировых!» Нет, — верьте вы, слепцы, трусливые душою!.. Из страха истины себе я не солгу, За вашей жалкою я не пойду толпою — И

там, где должен знать, — я верить не могу!.. Я знать хочу, к чему с лазури небосвода Льет солнце свет и жизнь в волнах своих лучей, Кем создана она — могучая природа, — Твердыни гор ее и глубь ее морей; Я знать хочу, к чему я создан сам в природе, С душой, скучающей бесцельным бытием, С теплом любви в душе, с стремлением к свободе, С сознаньем сил своих и с мыслящим умом! Живя, я жить хочу не в жалком опьяненьи, Боясь себя «зачем?» пытливо вопросить, А так, чтоб в каждом дне, и в часе, и в мгновеньи Таился б вечный смысл, дающий право жить. И если мой вопрос замолкнет без ответа, И если с горечью сознаю я умом, Что никогда лучом желанного рассвета Не озарить мне мглы, чернеющей кругом, — К чему мне ваша жизнь без цели и значенья? Мне душно будет жить, мне стыдно будет жить, — И, полный гордости и мощного презренья, Цепь бледных дней моих, без слез и сожаленья, Я разом оборву, как спутанную нить!.. Январь 1883

«Я не щадил себя: мучительным сомненьям…»

Я не щадил себя: мучительным сомненьям Я сам навстречу шел, сам в душу их призвал… Я говорил «прости» всем светлым убежденьям, Все лучшие мечты с проклятьем погребал. Жить в мире призраков, жить грезами и снами, Без думы плыть туда, куда несет прилив, Беспечно ликовать с рабами и глупцами — Нет, я был слишком горд, и честен, и правдив. И боги падали, и прежние светила Теряли навсегда сиянье и тепло, И ночь вокруг меня сдвигалась, как могила, Отравой жгучих дум обвеяв мне чело, — И скорбно я глядел потухшими очами, Как жизнь, еще вчера сиявшая красой, Жизнь — этот пышный сад, пестреющий цветами, — Нагой пустынею лежала предо мной!.. Но первый вихрь затих, замолкнул в отдаленьи Глухой раскат громов — и ожил я опять: Я стал сбирать вокруг обломки от крушенья И на развалинах творить и созидать. Из уцелевших грез, надежд и упований Я создал новый мир, воздвигнул новый храм И, отдохнув душой от бурь и испытаний, Вновь стал молиться в нем и жечь мой фимиам!.. И в тягостной грозе, прошедшей надо мною, Я высший смысл постиг — она мне помогла, Очистив душу мне страданьем и борьбою, Свет отличить от мглы и перлы от стекла. «Вперед же! — думал я, — пусть старая тревога В твоей груди, боец, заглохнет и замрет, Ты закалил себя, ты истинного бога Прозрел в угрюмой мгле — не медли ж, и вперед!» Напрасная мечта!.. Уходят дни за днями, И каждый новый день, отмеченный борьбой, С бессильным ужасом, с безумными слезами, Раскаты новых гроз я слышу над собой! Святилище души поругано… сомненья Внесли уж и в него мертвящий свой разлад И в мой священный гимн, в смиренный гимн моленья, Кощунственных речей вливают тайный яд!.. Отверстой бездне зла, зияющей мне в очи, Ни дна нет, ни границ — и на ее краю, Окутан душной мглой невыносимой ночи, Бессильный, как дитя, в раздумье я стою: Что значу я, пигмей, со всей моей любовью, И разумом моим, и волей, и душой, Пред льющейся века страдальческою кровью, Пред вечным злом людским и вечною враждой?!. Апрель 1883

«Я пришел к тебе с открытою душою…»

Я пришел к тебе с открытою душою, Истомленный скорбью, злобой и недугом, И сказал тебе я: «Будь моей сестрою, Будь моей заботой, радостью и другом. Мы одно с тобою любим с колыбели И одной с тобою молимся святыне, — О, пойдем же вместе к лучезарной цели, Вместе в людном мире, как в глухой пустыне!» И в твоих очах прочел я те же грезы: Ты, как я, ждала участья и привета, Ты, как я, в груди таить устала слезы От докучных взоров суетного света; Но на зов мой, полный теплого доверья, Так же беззаветно ты не отозвалась, Ты искать в нем стала лжи и лицемерья, Ты любви, как злобы, детски испугалась… И, сокрыв в груди отчаянье и муку И сдержав в устах невольные проклятья, Со стыдом мою протянутую руку Опускаю я, не встретивши пожатья. И, как путник, долго бывший на чужбине И в родном краю не узнанный семьею, Снова в людном мире, как в глухой пустыне, Я бреду один с поникшей головою… Апрель 1883

«Оба с тобой одиноко-несчастные…»

Оба с тобой одиноко-несчастные, Встретясь случайно, мы скоро сошлись; Слезы, упреки и жалобы страстные В наших беседах волной полились. Сладко казалось нам скорбь накипевшую Другу и брату, любя, изливать; Ново казалось нам грудь наболевшую Тихою лаской его врачевать!.. Только недолго нас счастье желанное Грело в своих благодатных лучах, — Что-то холодное, что-то нежданное Брату послышалось в братских речах: Точно друг другу мы сразу наскучили, Точно судьба нас в насмешку свела, Точно друг друга мы только измучили Повестью наших невзгод без числа… И разошлись мы со злобой мучительной. Полно, товарищ, кого тут винить? Нищий у нищего лепты спасительной Вздумал, безумный, от горя молить! Мертвый у мертвого просит лобзания! Где нам чужие вериги поднять, Если и личные наши страдания Нам не дают ни идти, ни дышать! Май 1883

«Долго в ясную ночь я по саду бродил…»

Долго в ясную ночь я по саду бродил, Бледный месяц в лазури кусты серебрил И качался на зыби реки; А вдали, где заря, догорая, легла, Чуть виднелись убогие избы села И мерцали, дрожа, огоньки. Этот сад, с перекрестною сетью аллей, Эту реку, село и безбрежье полей — Всё вокруг я с младенчества знал. Здесь, на шатких качелях, в прохладной тени, В невозвратные дни, в незабвенные дни, Детский смех мой беспечно звучал. Здесь прочитана первая книга была, Здесь впервые стыдливо любовь расцвела В пробудившемся сердце моем. Этим звездам я милое имя твердил И на этом стволе в старину начертил Милый вензель дрожавшим ножом. Помню, как я в столице, за школьной стеной, Ждал весны с замиравшей от неги душой, Чтоб родимую глушь повидать, Ранним утром с ружьем по полям побродить, В ясный вечер веслом гладь реки бороздить, Душный полдень — в лесу переждать… Я природу тогда, как невесту, любил, Я с природой тогда, как с сестрой, говорил, И скорбел за нее я душой С каждым желтым листом, облетавшим с ветвей С каждым легким морозом осенних ночей, С каждой с неба упавшей звездой… А теперь?.. Отчего эта ночь мне страшна?.. Что в разбитой душе подымает она Из-под пепла остывшей любви, Из-под блеклых цветов ожиданий и грез?.. Я не ждал, не хотел этих хлынувших слез, Сладких грез, говорящих: «Живи!» Я страданьем купил мой холодный покой. Что же этою ночью вдруг сталось со мной? Оживает, трепещет душа; Снова детски хочу я любить и страдать, И не в силах я снова в груди удержать Детских слов: «Ах, как жизнь хороша!» Я давно уж привык никого не любить, Ничего не желать, ни о чем не просить, — И моей безнадежной тоской И пытливой работою мысли моей Я мечтал оградить от тревог и страстей Мою душу, как крепкой броней! И в раздумье стою я, — и сам не пойму, Верить чуткой душе или верить уму? И со страхом я слышу, что вновь В это сердце, больное от скорби и ран, [В это мертвое сердце свой сладкий обман Заронили мечты и любовь!..] Весна 1883

«Прежде белые ночи весны я любил…»

Прежде белые ночи весны я любил, — Эти годы еще так недавни, — А теперь я пугливо от них затворил, Как от недруга, окна и ставни. Грустно лампу зажег я и книгу открыл; Пред глазами мелькают страницы, Но их смысл уловить нет ни воли, ни сил: Тени прошлого вновь восстают из могил, Прошлых грез вновь летят вереницы… Ах, весна, не томи ты меня, отойди!.. Прежде, в дни моей юной свободы, На призыв твой в ответ находил я в груди Звучный гимн в честь ожившей природы, — Но тогда моим песням я сам был судьей, И лились они вольно и страстно, И я верил, я верил всей чуткой душой, Что прекрасное — вечно прекрасно!.. «Даже, — думал я, — в годы борьбы и тревог, В годы смут и народных волнений, Красота — это мощь, это сила и бог, Бог, достойный и жертв и молений!» Но теперь уж не властен я в, песнях своих, Я на рынок принес вдохновенье, Я к запросам толпы приурочил мой стих, Чтоб купить бы ее поклоненье. И пусть к братьям во мне неподдельна любовь, Но себе и за то уж я жалок, Что я буду им петь только муки и кровь И, боясь их насмешек, не в силах уж вновь Петь им прелесть весенних фиалок!.. Весна 1883