Поэтическая Россия. Стихотворения

Надсон Семен Яковлевич

«Давно в груди моей молчит негодованье…»

Давно в груди моей молчит негодованье. Как в юности, не рвусь безумно я на бой. В заветный идеал поблекло упованье, И, отдаленных гроз заслышав громыханье, Я рад, когда они проходят стороной. Их много грудь о грудь я встретил, не бледнея. Я прежде не искал, — я гордо ждал побед. Но ближе мой закат — и сердце холоднее, И встречному теперь я бросить рад скорее Не дерзкий зов на бой, а ласковый привет. Я неба на земле искать устал… Сомненья Затмили тучею мечты минувших дней. Мне мира хочется, мне хочется забвенья. Мой меч иззубрился, и голос примиренья Уж говорит со мной в безмолвии ночей. Весна 1883

НАД МОГИЛОЙ И. С. ТУРГЕНЕВА

Тревожные слухи давно долетали; Беда не подкралась к отчизне тайком, — Беда шла открыто, мы все ее ждали, Но всех взволновал разразившийся гром: И так уж немного вождей остается, И так уж безлюдье нас тяжко гнетет, Чье ж сердце на русскую скорбь отзовется, Чья мысль ей укажет желанный исход?.. Больной и далекий, в последние годы Немного ты дал нам, учитель

и друг: Понять наши стоны и наши невзгоды Тебе помешал беспощадный недуг. Но жил ты — и верилось в русскую силу, И верилось в русской души красоту, — Сошел, побежденный страданьем, в могилу — И нет тебе смены на славном посту. Не здесь, не в мерцаньи свечей погребальных, Не в пестрой толпе, не при громе речей, Не в звуках молитв заунывно-печальных Поймем мы всю горечь утраты своей, — Поймем ее дома, поймем над строками Высоких и светлых творений твоих, Заслышав, как сердце трепещет слезами — Слезами восторга и чувств молодых!.. И долго при лампе вечерней порою, За дружным и тесным семейным столом, В студенческой келье, в саду над рекою, На школьной скамейке и всюду кругом — Знакомые будут мелькать нам страницы, Звучать отголоски знакомых речей И, словно живые, вставать вереницы Тобою воссозданных русских людей!.. Сентябрь 1883

ЦВЕТЫ

Я шел к тебе… На землю упадал Осенний мрак, холодный и дождливый… Огромный город глухо рокотал, Шумя своей толпою суетливой; Загадочно чернел простор реки С безжизненно-недвижными судами, И вдоль домов ночные огоньки Бежали в мглу блестящими цепями… Я шел к тебе, измучен трудным днем, С усталостью на сердце и во взоре, Чтоб отдохнуть перед твоим огнем И позабыться в тихом разговоре; Мне грезился твой теплый уголок, Тетради нот и свечи на рояли, И ясный взгляд, и кроткий твой упрек В ответ на речь сомненья и печали, — И я спешил… А ночь была темна… Чуть фонарей струилося мерцанье… Вдруг сноп лучей, сверкнувших из окна, Прорезав мрак, привлек мое вниманье: Там, за зеркальным, блещущим стеклом, В сияньи ламп, горевших мягким светом, Обвеяны искусственным теплом, Взлелеяны оранжерейным летом, — Цвели цветы… Жемчужной белизной Сияли ландыши… алели георгины, Пестрели бархатцы, нарциссы и левкой, И розы искрились, как яркие рубины… Роскошные, душистые цветы, — Они как будто радостно смеялись, А в вышине латании листы; Как веера, над ними колыхались!.. Садовник их в окне расставил напоказ. И за стеклом, глумясь над холодом и мглою, Они так нежили, так радовали глаз, Так сладко в душу веяли весною!.. Как очарованный стоял я пред окном: Мне чудилось ручья дремотное журчанье, И птиц веселый гам, и в небе голубом Занявшейся зари стыдливое мерцанье; Я ждал, что ласково повеет ветерок, Узорную листву лениво колыхая, И с белой лилии взовьется мотылек, И загудит пчела, на зелени мелькая… Но детский мой восторг сменился вдруг стыдом: Как! В эту ночь, окутанную мглою, Здесь, рядом с улицей, намокшей под дождем, Дышать таким бесстыдным торжеством, Сиять такою наглой красотою!.. К чему бессилен ты, осенний вихрь? К чему Не можешь ты сломить стекла своим дыханьем, Чтоб в этот пошлый рай внести и смерть и тьму И разметать его во прах с негодованьем? Ты помнишь, — я пришел к тебе больной… Ты ласк моих ждала — и не дождалась: Твоя любовь казалась мне слепой, Моя любовь — преступной мне казалась!.. 1883

«Опять вокруг меня ночная тишина…»

Опять вокруг меня ночная тишина. Опять на серебро морозного окна Бросает лунный свет отлив голубоватый, И в поздний час ночной, перед недолгим сном, Сижу я при огне, склонясь над дневником, Тревогою, стыдом и ужасом объятый. Таких, как этот день, минувший без следа, Растратил много я в последние года, — Но их в мою тетрадь я заносить боялся: Больную мысль страшил растущий их итог… Так медлит счет свести неопытный игрок, С отчаяньем в груди сознав, что проигрался… Сегодня совесть мне отсрочки не дает… За что, что сделал я?.. За что меня гнетет Мое минувшее, как память преступленья? Я жил, как все живут, — как все, я убивал Бесцельно день за днем и рабски отгонял Укоры разума, и думы, и сомненья! Я жил, как все живут, — а в этот час ночной, Быть может, я один с мучительной тоской В тайник души моей спускаюсь беспристрастно. И тихо всё вокруг, и за моим окном, Окованный луны холодным серебром, Недвижный город спит глубоко и бесстрастно. 1883

МУЗА

Посвящается Д. С. Мережковскому

Долго муза, таясь, перед взором моим Не хотела поднять покрывала И за флером туманным, как жертвенный дым, Чуждый лик свой ревниво скрывала; Пылкий жрец, я ни разу его не видал, И в часы вдохновенья ночного Только голос богини мне нежно звучал Из-под траурных складок покрова; Но под звуки его мне мечта создала Яркий образ: за облаком флера Я угадывал девственный мрамор чела И огонь вдохновенного взора; Я угадывал темные кольца кудрей, Очерк уст горделивый и смелый, Благородный размах соболиных бровей И ресниц шелковистые стрелы… И взмолился я строгой богине: «Открой, О, открой мне черты дорогие!.. Я хочу увидать тот источник живой, Где рождаются песни живые; Не таи от меня молодого лица, Сбрось покров свой лилейной рукою И, как солнцем, согрей и обрадуй певца Богоданной твоей красотою!..» И богиня вняла неотступным мольбам И, в минуту свиданья, несмело Уронила туманный покров свой к ногам, Обнажая стыдливое тело; Уронила — и в страхе я прянул назад… Воспаленный, завистливый, злобный, — Острой сталью в глаза мне сверкнул ее взгляд, Взгляд, мерцанью зарницы подобный!.. Было что-то зловещее в этих очах, Отененных вокруг синевою… Серебрясь, седина извивалась

в кудрях, Упадавших на плечи волною; На прозрачных щеках нездоровым огнем Блеск румянца, бродя, разгорался, — И один только голос дышал торжеством И над тяжким недугом смеялся… И звучал этот голос: «Певец, ты молил, Я твои услыхала молитвы: Вот подруга, с которой ты гордо вступил На позорище жизненной битвы! О, слепец!.. Красотой я сиять не могла: Не с тобой ли я вместе страдала? Зависть первые грезы твои родила, Злоба первую песнь нашептала… Одинокой печали непонятый крик, Слезы горя, борьбы и лишенья — Вот моя колыбель, вот кипучий родник, Блеск и свет твоего вдохновенья!..» 1883

«Не вини меня, друг мой, — я сын наших дней…»

Не вини меня, друг мой, — я сын наших дней, Сын раздумья, тревог и сомнений: Я не знаю в груди беззаветных страстей, Безотчетных и смутных волнений. Как хирург, доверяющий только ножу, Я лишь мысли одной доверяю, — Я с вопросом и к самой любви подхожу И пытливо ее разлагаю!.. Ты прекрасна в порыве твоем молодом, С робкой нежностью первых признаний, С теплой верой в судьбу, с детски ясным челом И огнем полудетских лобзаний; Ты сильна и горда своей страстью, — а я… О, когда б ты могла, дорогая, Знать, как тягостно борется дума моя С обаяньем наставшего рая, Сколько шепчет она мне язвительных слов, Сколько старых могил разрывает, Сколько прежних, развеянных опытом снов В скорбном сердце моем подымает!.. 1883

«Окрыленным мечтой сладкозвучным стихом…»

Окрыленным мечтой сладкозвучным стихом Никогда не играл я от скуки. Только то, что грозой пронеслось над челом, Выливал я в покорные звуки. Как недугом, я каждою песнью болел, Каждой творческой думой терзался; И нередко певца благодатный удел Непосильным крестом мне казался. И нередко клялся я навек замолчать, Чтоб с толпою в забвении слиться, — Но эолова арфа должна зазвучать, Если вихрь по струнам ее мчится. И не властен весною гремучий ручей Со скалы не свергаться к долине, Если солнце потоками жгучих лучей Растопило снега на вершине!.. 1883

НА КЛАДБИЩЕ

На ближнем кладбище я знаю уголок: Свежее там трава, не смятая шагами, Роскошней тень от лип, склонившихся в кружок, И звонче пенье птиц над старыми крестами. Я часто там брожу, пережидая зной… Читаю надписи, грущу, когда взгрустнется, Иль, лежа на траве, смотрю, как надо мной, Мелькая сквозь листву молочной белизной, Цепь белых облаков стремительно несется. Сегодня крест один склонился и упал; Он падал медленно, за сучья задевая, И, подойдя к нему, на нем я прочитал: «Спеши, — я жду тебя, подруга дорогая!» Должно быть, вешний дождь вчера его подмыл… И я задумался с невольною тоскою, Задумался о том, чей прах он сторожил И кто гниет под этою землею… «Спеши, — я жду тебя!..» Заветные слова! Услышала ль она загробный голос друга?.. Пришла ль к тебе на зов, иль всё еще жива Твоя любимая и нежная подруга?.. Я имени ее не нахожу кругом… Ты тлеешь, окружен чужой тебе толпою, Забыт и одинок, — и ни одним венком Ее любовь к тебе не говорит с тобою… Жизнь увлекла ее в водоворот страстей И жгучую печаль, как рану, исцелила, И не придет она под тень густых ветвей Поплакать над твоей размытою могилой. И только этот крест, заботливой рукой Поставленный тебе когда-то к изголовью, Храня с минувшим связь, смеется над тобой, Над памятью людской и над людской любовью! 1883

«Упали волнистые кудри на плечи…»

Упали волнистые кудри на плечи, Улыбка горит на лице молодом, И пылко звучат ее милые речи, Звучат о любви и о счастье вдвоем. А я, я на грудь к ней припал головою, И бледные ручки целую, любя, И тоже мечтаю, объятый тоскою, Но только мечтаю один, про себя. Она говорит: «День для честной работы, А вечером вместе сойдемся мы вновь, — Сойдемся, отгоним от сердца заботы, И пусть нам, как солнце, сияет любовь. При лампе, за нашим столом соберется Кружок дорогих нам, немногих друзей; Тут смех, там запутанный спор заведется, Всё весело, просто, без лжи и затей… Все братья, все сестры!.. Часы, как мгновенья, Бесшумно несутся в уютных стенах… Во взглядах доверье, в речах оживленье, И тихое счастье в спокойных сердцах; А жизнь — пусть она посылает нам грозы, Мы будем смеяться над ними в тиши!» Наивные, милые, детские грезы: Бред пылкой головки и юной души… Ты просишь не мало, моя дорогая, А я в моих грезах, я счастья не жду. Но мне бы хотелось лежать, умирая, В бессильной истоме, в жару и бреду, Чтоб с мыслью затихли в мозгу и сомненья, Затих и вопрос неотступный: «К чему?» Чтоб два-три неверных сердечных биенья, И смерть унесла меня в вечную тьму… И в это мгновенье хочу я, родная, Чтоб ты наклонилась на миг надо мной И кудри мои чтоб, любя и лаская, С чела отвела ты холодной рукой. И речь бы твоя надо мною звучала, Сияли лазурные очи твои, И тихая смерть чтоб меня укачала, Как старая няня, под ласки любви!.. 1883

БРЕД

Скончался поэт… Вдохновенные звуки Грозой не ударят по чутким сердцам; Упали без жизни усталые руки, Привыкшие бегло летать по струнам. Скончался поэт… Невозвратно увяли Душистые розы младого венца, И облако жгучей, застывшей печали Туманит немые черты мертвеца! Вы знали ль его?.. Он был честен душою; Не славы он в жизни корыстно искал, — Он в песнях боролся с угрюмою мглою, Он в песнях с измученным братом страдал. Он сам был суровой судьбой обездолен, Сам с детства тяжелые цепи носил, Сам был оскорблен, и унижен, и болен, Сам много страдал и безумно любил. И в песнях не лгал он; красивым нарядом Он взоров толпы за собой не манил, И если свой стих он напитывал ядом, Тот яд и его беспощадно убил. И если порой его песня звучала Тяжелой, как ночь, беспросветной тоской, То та же тоска и его истерзала, Окутав рассвет его черной грозой… 1883