Поэтика за чайным столом и другие разборы
Шрифт:
На советской почве занятное меню фигурирует в эпизоде посещения Остапом Бендером 2-го дома Старсобеса (под видом пожарного инспектора):
Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.
(«Двенадцать стульев», гл. VIII, «Голубой воришка»)
Упоминание о боге, пославшем этот обед (тоже из 6 блюд), иронически подчеркивает форматированность списка и придает ему авторитетность `a la гомеровский
А вот пародийная постсоветская вариация на те же темы — вымышленный совместный обед заглавного героя «Палисандрии» Саши Соколова (1985) с Сэмюелем Беккетом в главе «Книга дерзания».
Закоренелый авангардист, Беккет <…> жил и творил в том же самом шале санаторного типа, где жил и творил автор строк, разве что этажом пониже да в номере поскромней.
«Зовите меня Самюэль», — насупленно рекомендовался он, подойдя ко мне в лобби шале. И добавил:
«А вы — такой-то?» <…>
К той зиме я сделался исключительно славен <…>
«Знаете что, — осмелел Самюэль, — отчего бы нам не отужинать вместе?»
Его предложение было принято <…>
[П]омимо яиц от Амбарцумяна мне за годы послания привелось отведать такую прорву разнообразнейшей кулинарии, что вспомнить, что, где и когда было съедено, не всегда удается. Короче, я не берусь утверждать, чему — кроме скотча и крем-брюле — воздали мы с Беккетом должное «У Кьеркегора» — так называлась ближайшая от нашего шале ресторация. Но, к счастью, могу процитировать все вечернее расписание ее блюд, случайно засушенное в одном альбоме с цветками норвежского коровяка, настои которого весьма хороши как отхаркивающее.
MENU
Forretter:
Klar Suppe med Kod og Melboller…………………………………………………12.50 kr.
Honsesuppe med Aspares………………………………………………………………13.75 kr.
Hovedretter:
Medisterpolse med Kartofler, sovs og Rodbeder……………………………18.50 kr.
Frikadeller med sovs, Kartofler og Rodkal………………………………………20.50 kr.
Boller i Karry med Ris………………………………………………………………………16.50 kr.
Wienerschnitzel med sovs, Kartofler og Grontsager…………………………22.50 kr.
Dansk Bof med Kartofler, sovs, Bonner og Blode Log………………………25.00 kr.
Efterretter:
Vanilleis med Chokoladecreme…………………………………………………………8.50 kr.
Fromage med Karamelsauce og Sukater……………………………………………12.50 kr.
2 Pandekager med Hjemmelavet Syltetoj…………………………………………10.50 kr.
Внимательно изучив меню, мы уведомили официантов о принятых нами решениях.
[Соколов 1985: 137]
Вдобавок к беззастенчивому name-droppingy и россыпи варваризмов здесь эффектно сочетание установок одновременно на документальность и на вызывающе эстетское коллекционирование словесной экзотики. Соколов демонстративно вклеил — без изменений и без перевода — попавшее к нему меню на датском языке, владение которым у него (и у подавляющего большинства читателей) не более вероятно, чем встреча его героя, да и его самого, с Беккетом[735].
2
Формат школьного списка использован Набоковым «Лолите»:
В одном из томов «Энциклопедии для Юношества» я нашел карту Соединенных Штатов и листок тонкой бумаги с начатым детской рукой абрисом этой карты; а на обратной стороне, против неоконченных
Анджель, Грация Дункан, Вальтер Смит, Гэзель
Аустин, Флойд Камель, Алиса Тальбот, Эдвин
Байрон, Маргарита Кармин, Роза Тальбот, Эдгар
Биэль, Джэк Кауан, Джон Уэн, Лулл
Биэль, Мэри Кауан, Марион Фальтер, Тэд
Бук, Даниил Кларк, Гордон Фантазия, Стелла
Вилльямс, Ральф Мак-Кристал, Вивиан Флейшман, Моисей
Виндмюллер, Луиза Мак-Ку, Вирджиния Фокс, Джордж
Гавель, Мабель Мак-Фатум, Обрэй Чатфильд, Филлис
Гамильтон, Роза Миранда, Антоний Шерва, Олег
Гейз, Долорес Миранда, Виола Шеридан, Агнеса
Грац, Розалина Найт, Кеннет Шленкер, Лена
Грин, Луцинда Розато, Эмиль
Гудэйль, Дональд Скотт, Дональд
Поэма, сущая поэма! Так странно и сладко было найти эту «Гейз Долорес» (ее!) в живой беседке имен, под почетным караулом роз, стоящую, как сказочная царевна, между двух фрейлин! Стараюсь проанализировать щекотку восторга, которую я почувствовал в становом хребте при виде того имени среди прочих имен. Что тут волнует меня <…>? Нежная анонимность под черным кружевом мантильи («Долорес»)? <…> Или всегда есть наслаждение в кружевной тайне <…>? Вижу Грацию Анджель и ее спелые прыщики; Джинни Мак-Ку и ее отсталую ногу; Кларка, изнуренного онанизмом; Дункана, зловонного шута; Агнесу с ее изгрызанными ногтями; Виолу с угреватым лицом и упругим бюстом; хорошенькую Розалину; темноволосую Розу; очаровательную Стеллу, которая дает себя трогать чужим мужчинам; Вилльямса, задиру и вора; Флейшмана, которого жалею, как всякого изгоя. А вот среди них — она, потерянная в их толпе, сосущая карандаш, ненавидимая наставницами, съедаемая глазами всех мальчишек, направленными на ее волосы и шею, моя Лолита (I, 11).
Этот квази донжуанский список нарочито документален: перечисляемые в его мимеографической копии 40 имен и фамилий даются сначала без каких-либо комментариев, традиционно предваряемые несколькими топонимами и, казалось бы, чисто эмоциональной характеристикой его как лирического произведения, заученного (в соответствии с эпической традицией) наизусть. Но затем Гумберт пускается в текстуальный анализ этой поэмы, ее кружевной тайны и житейских и ономастических особенностей десятка из перечисленных имен/личностей (двенадцати, если считать отдельно 3 варианта имени Лолиты). Соль, однако, состоит в том, что Гумберт — и стоящий за ним автор — дает лишь пошловатые поверхностные разгадки этой тайны, а на самом деле