Поэтика за чайным столом и другие разборы
Шрифт:
— Как изволишь, — отвечал Савельич, — а я человек подневольный и за барское добро должен отвечать.
Пугачев был, видно, в припадке великодушия. Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Я остался на площади один с Савельичем. Дядька мой держал в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.
Я стал было его бранить за неуместное усердие и не мог удержаться от смеха. «Смейся, сударь, — отвечал Савельич, — смейся; а как придется нам сызнова заводиться всем хозяйством, так посмотрим, смешно ли будет».
[В дальнейшем Пугачев «жалует [Гриневу] лошадь и шубу с своего
Мастерская разработка темы включает: виртуальность перечня (вещи утрачены); его физическая материализация (в виде челобитной грамоты); перипетии его зачитывания, обнажающие его словесную природу (и, конечно, неграмотность Пугачева); удивленное (= остраняющее) осознание Гриневым-рассказчиком характера предъявляемого текста; и, конечно, увенчание списка подаренным, а не украденным, заячьим тулупчиком, чем этот эпизод встраивается в самую сердцевину сюжета[743]. В целом же перед нами эффектное использование стилистики хозяйственной описи («Два халата, миткалевый и шелковый полосатый, на шесть рублей.» и т. д.) в изображении безвозвратных утрат, сопровождающих социальный переворот (не исключена, кстати, прямая стилистическая перекличка с этим реестром коробейниковских ордеров).
XV
1
Тема дефицитного списка была в достаточной степени освоена непосредственно предшествовавшей «Острову Крыму» полудиссидентской советской литературой эпохи застоя. В ней путем совмещения двух форматов — ностальгического и торгово-подарочного (часто заморского) — был сформирован мотив списка-заказа на привоз дефицитных товаров. Так, в песне Высоцкого «Поездка в город» (1969) деревенская семья доверяет герою закупиться в городе желанным дефицитом и вручает ему соответствующий список.
Я самый непьющий из всех мужиков,
Во мне есть моральная сила.
И наша семья большинством голосов,
Снабдив меня
списком на восемь листов
,
В столицу меня снарядила,
Чтобы я привез
снохе
С ейным
мужем по дохе,
Чтобы
брату с бабой — кофе растворимый,
Двум невесткам по ковру,
Зятю
черную
икру,
Тестю
— что-нибудь
армянского разлива.
Я ранен, контужен
, я малость боюсь
Забыть,
что кому по порядку.
Я
список вещей заучил наизусть,
А деньги
Ну, значит,
брату — две дохи,
Сестрин
муж,
— ему
духи,
Тесть
сказал: — Давай бери,
что попадется!
Двум невесткам по ковру,
Зятю беличью икру,
Куму
водки
литра два
, — пускай зальется.
Я тыкался в спины, блуждал по ногам,
Шел грудью к плащам и рубахам,
Чтоб
список вещей
не достался врагам,
Его
проглотил
я без страха.
Но помню:
шубу
просит
брат,
Куму с бабой — все подряд,
Тестю — водки
ереванского разлива,
Двум невесткам
взять
махру,
Зятю
заячью
нору,
А
сестре — плевать чего
, но чтоб красиво.
Да что ж мне, пустым возвращаться назад?
Но вот я набрел на товары.
— Какая валюта у вас? — говорят.
— Не бойсь, — говорю, —
не доллары!
Так что, отвали мне ты
махры,
Зять
подохнет без
икры,
Тестю
, мол, даешь
духи для опохмелки,
Двум невесткам — все равно,
Мужу сестрину — вино,
Ну, а
мне,
— вот это
желтое в тарелке.
Не помню про фунты, про стерлинги слов,
Сраженный ужасной догадкой.
Зачем я тогда проливал свою кровь,
Зачем ел тот
список на восемь листов,
Зачем мне рубли за подкладкой?