Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

58. РЕВНИВЫЙ ДЕМОН

Когда над озером, играя, Луч яркий угасает дня И волн равнина голубая Сверкает в пурпуре огня, Тогда, печальный, молчаливый, Незримый, но всегда с тобой, Я устремлю мой взгляд ревнивый, Прелестный друг, на образ твой. О, если я замечу, страстный, Что взор твой к юноше летит, Взгляну — блеск молнии ужасный Счастливца бледность озарит. Его обымет страх невольный, И, очи робко опустя, Ты угадаешь гнев безмолвный Земли прелестное дитя! Когда ж над сонною землею Ночь звездный полог разовьет Я, не замеченный тобою, Как аромат над лоном вод Скользну поверх твоей ложницы Приму знакомые черты И на усталые зеницы Навею дивные мечты. Все мысли, скрытые волненья, Всё, всё постигну я вполне, Ты сердца выскажешь движенья Полузабывшись в сладком сне. Но берегись хотя случайно Чужое имя произнесть, Не искушай нескромной тайной Мне тайны той не перенесть! Исчезнут легкие виденья И

сон пленительный стократ Могучий гений разрушенья, Я на тебя уставлю взгляд Не с жаждой страстного лобзанья, Не с пылким трепета лица, Нет, буду я считать терзанья, Твои терзанья без конца. Моя любовь — как вихрь громовый, Как огнь небес она чиста! И месть моя!.. но ей оковы Твои прелестные уста! Твоя улыбка — мне веленье, Взгляни!.. и раздраженный бог Падет к ногам в слезах, в смущенье, Что он на миг забыться мог. Июль 1829

59. <ИЗ КНИГИ «СЕЛАМ, ИЛИ ЯЗЫК ЦВЕТОВ»> («Теперь красавицы девицы…»)

Теперь красавицы девицы, Которых скука в старину Хранила под замком светлицы Как заповедную казну, Живут с мадамой в полной воле. Им чужд язык для них родной, Зато их не пугает боле Скупой Кащей иль Домовой; Злой дух, как прежде, не уносит Тайком за тридевять земель, И добрый молодец не просит, Чтоб посадили за постель [34] , Где он под шапкой-невидимкой, Бывало, жив не жив сидит И в страхе, с робкою ужимкой, На духа черного глядит. Нет! ныне Русью уж не пахнет, И даже изредка во сне Девица невзначай не ахнет, Припомянув о старине! Поклонницы блестящей моды! Вас рано увлекает свет! Забыты игры, хороводы, Родимых песней гибнет след! В них прежней прелести вам нет, Рассказы нянь вас не пленяют Простосердечною мечтой, И томны очи не сияют Бывалой, тихою слезой. Зато как часто свет лукавый Вас изменяет — и в тиши Готовит медленно отравы Для слишком вверчивой души! <1830>

34

Смотри русские сказки.

60. ПРОСТИ

Не возбуждай моей тоски, На миг затихшего страданья Пожатьем трепетным руки, Печальным словом расставанья. Бесценный друг, забудь, забудь, Что завтра нам проститься должно! Сегодня счастливою будь И будь веселой, если можно. О, будь по-прежнему резва, Как в дни обманчивого счастья, Когда в устах твоих слова Звучали негой сладострастья. Взгляни! с высот небес луна Так ясно светит, дышат розы… Но ты безмолвна, ты бледна, сквозь улыбку блещут слезы. Чуть слышно сжатие руки, Без чувства хладное лобзанье: Не пробуждай моей тоски Печальным словом расставанья! О, дай на милые черты Вглядеться мне в суровой доле; «Люблю тебя» промолви ты, Когда сказать не можешь боле. Сей звук грусть сердца усладит, Напомнит мне в чужбине дальной И бледность томную ланит И взгляд задумчиво-печальный. Март 1830

61. ДУМА

Если грудь твоя взволнуется В шуме светской суеты, И душа разочаруется, И вздохнешь невольно ты; Если очи, очи ясные Вдруг наполнятся слезой, Если, слыша клятвы страстные, Ты поникнешь головой, И безмолвное внимание Будет юноше в ответ, За восторг, за упование Если презришь ты обет… Не прельщусь я думой сладкою! Равнодушен и уныл, Не скажу себе украдкою: «Той слезы виной я был». Снова радости заветные Не блеснут в груди моей: Я слыхал слова приветные, Мне знаком обман очей. Апрель 1830

62. ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ

Носик, вздернутый немножко, Кудрей шелк, огонь очей, Гибкий стан и что за ножка! Звук застенчивых речей, Взгляд, манящий к сладострастью, Прелесть, слов для коей нет, — Всё в ней мило; но, к несчастью, Ей пятнадцать только лет! Ей пятнадцать только лет! Мне и скучно здесь и душно! Вечный стук и вечный шум; Как гранит, здесь всё бездушно, Жизнь без чувств, любовь без дум. Но о ней я всё мечтаю, Вижу: в ней чего-то нет, И, печальный, повторяю: «Ей пятнадцать только лет! Ей пятнадцать только лет!» Август 183 °Cанкт-Петербург

63. ПРОДАВЕЦ НЕВОЛЬНИЦ

La taille leste bien tourn'ee! Elle a, ma foi, de tr`es beaux yeux; Le bras, la main, le pied au mieux. Seid. «Gulnare», sc. IV [35]

«Войди в шатер мой, чужестранец, На африканку посмотри! Глаза как смоль у ней, румянец — Агата розового глянец! Свежее утренней зари! Шелк черных кудрей пышно вьется, Уста как дышащий коралл, И перлов ряд, лишь улыбнется, Каких в Цейлане не найдется, Каких нигде ты не видал! Во всем базаре Истамбула Невольницы подобной нет! На шумных торжищах Моссула, В долинах счастливых Кабула Не цвел такой роскошный цвет. Она стройнее пальмы гибкой, Она акации нежней, Как ласточка над влагой зыбкой, Резвей тибетской серны, шибко Бегущей по пескам степей! Она с брегов зеленых Нила: Пред ней поблекли б розы там, Когда бы взгляд свой уронила Или нечаянно склонила Лице прелестное

к волнам. А как поет, а как играет На лютне — слух обворожит!.. Когда ж в калхалы ударяет, Тимпан кружит и вверх бросает,— Как пери в воздухе летит. Она… но ты проходишь мимо, Но ты не слушаешь меня! Она, как скиния Солима, Как талисман, досель хранима, Чиста, как луч рассветный дня. Любовью сердце в ней не билось; Пятнадцать лет ей без денниц; Недавно грудь лишь округлилась… Ни раз слеза не серебрилась На ткани шелковых ресниц. Ни раз… Но ждут уста лобзаний, Уже задумчивей, томна… В ночь слышен шепот воздыханий И звук прерывистых рыданий, И вся во сне горит она!.. Купи ее!.. Какой любовью Она все дни твои займет, Когда приникнет к изголовью И ночью под персидской мовью Тебя в восторге обоймет! Как будет ждать в любви урока, Чтоб поцелуй уста зажгли!.. Прекрасны гурии пророка — Свежа, пылка и черноока Младая гурия земли! Купи ее: ты б с златом кисы, Когда б взглянул, тотчас бы дал!» — «Я не купец из Икониссы!» — «Кто ты?» — «Я почитатель Иссы!» — «Собака! что же ты молчал?» Октябрь 1830

35

Изящный, стройный стан! Клянусь, у нее прекраснейшие глаза! Рука, кисть, нога — все совершенно. Сеид. «Гюльнара», сцена IV . — Ред.

64. СТЕНЬ

…je ne vois pas pourquoi la nature a plac'e ces sujets du monde invisible, d’une facon si hostile vis-`a-vis de nous, que nous ne puissions ressentir leur approche sans une terreur extr^eme.

Hoffman [36]

Я спал! Полночный сон глубок!.. Таинственный вошел без шума… Ко мне на грудь как льдина лег, И сердце обложила дума. Невольный вкрался в душу страх; Мой вопль погиб во тьме без звука… И на трепещущих губах Ужасная застыла мука. Он яд в уста мои точил… Я чувствовал, как гасли силы, Как кровь сосал он, как давил И веял холодом могилы. Недвижный телом, я дрожал, Глаза раскрыть напрасно силясь… Студеный пот во мне бежал, И жилы все как струны бились. Когда ж он молньей в мысль проник… Всхолмились волосы на темя… И этот миг, страданий миг, Тысячелетий обнял бремя. И я был жив, и жить я мог… Без чувств… скорбя душой, взмолился; В отчаяньи воскликнул: «Бог! Даруй мне смерть!»… и пробудился! Ноябрь 1830

36

…я не знаю, почему природа противопоставила нам эти явления невидимого мира столь враждебным образом, что мы не можем почувствовать их приближения без крайнего страха. Гофман (франц.). — Ред.

65. ВОСПОМИНАНИЕ

Нева, свод лип, беседка, розы, Луна, поющий соловей, Моленья робкие и слезы, И бледность в памяти моей… Другие дни, мечты другие! Но часто думаю о ней, Про очи темно-голубые, Как небо северных ночей. Теперь, быть может, в думе сладкой Вздыхает милая в тиши, Быть может, слезы льет украдкой При светлой памяти души? Иль слезы время осушило, Иль клятв минувших след погиб? И сердце женское забыло Неву, беседку, своды лип? 1830

66. ПЛОВЕЦ

В час тихий светлого заката, На синеве зеркальных вод, Корабль, облитый морем злата, В дыханьи ветра жизни ждет. Его не радует денница, Заря, смененная зарей: Ему грустна его темница, Свод неба душен голубой. Всё тихо, пусто и уныло… Лишь ветерок, едва слетя, Шепнет во флаг, как над могилой, Легко баюкая дитя. Порою чайка зыбко реет Крылом усталым над кормой Или, как снег, у волн белеет, Печальный крик роняя свой. Но ветр дохнул — и, жизнью полный, Мгновенно парус округлен, Корабль очнулся, вспенил волны, Отвеял с крыл могучих сон. Летит… Как лебедь встрепенулся, Летит пернатый, — и кругом Вал синий сплеском развернулся, Кипя, клокоча серебром. Минувшее забыто горе Пловец блаженствует, как Крез; Под ним лазурь — бунтует море, Над ним горит лазурь небес! В твои холодные объятья, Стихия влажная, спешу! Глас бурь твоих люблю внимать я, Свободней грудью в них дышу. Очам не льстят земные розы: Они для сердца не цвели! Пошли ж скорей мне ввстречу грозы, Умчи далече от земли! 1830

67. ВАЗАНТАЗЕНА

«Остановись, Вазантазена, На миг помедли, жрица нег!» Бежит, испугом окрыленна, Неуследим прелестной бег. Чуть гнется рис под легкой ножкой, Она, как ветр, скользит на нем, И над жемчужною сережкой Ланиты вспыхнули огнем. «Остановись!.. Пусть воздух чистый Твое дыханье освежит! Опасен луг еще росистый, И змей в траве!» Она бежит, Бежит, дрожа, как ветвь банана, Как лань, встревоженна ловцом. «Помедли, роза Индостана! Взгляни: туман еще кругом!» Напрасно… Пурпур ткани тонкой Взвевает легкий ветерок, Звенит вкруг стана пояс звонкой, Звучат калхалы резвых ног; Сверкают камни дорогие В ее власах, и свежий зной Волнует перси молодые, Златою сжатые корой. Приветно пальмы Бенареса Главой зеленою шумят. Ужели в мрак священный леса Укрыться дать ей в сень прохлад?.. Нет, вслед за ней быстрее птицы! Пью аромат ее кудрей… И робкий крик стыдливой жрицы Покрыл в дубраве соловей. 1832