Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

Уже при беглом взгляде на стихи Якубовича обнаруживается, насколько велико было его сочувствие романтическим представлениям о человеке, природе и искусстве. Он и был их типичным популяризатором в поэзии, чуть более талантливым в сравнении с десятками других современных ему стихотворцев, вроде Н. Колачевского, М. Меркли, И. Гогниева, В. Карлгофа, Ф. Менцова, Н. Вуича, Е. Шаховой. Якубовичу не было дано сделать то, что порой получалось у поэтов его же масштаба: запечатлеть некую психологическую тонкость, оригинальный поворот мысли, набрести на яркий художественный эффект. На фоне бурного развития романтического лиризма, плодившего многословные и громоздкие формы (Соколовский, Кукольник, Тимофеев, Бернет), стихи Якубовича отличались сосредоточенностью и простотой художественного мышления, лаконизмом стиховой речи.

В творчестве поэта различается всего несколько устойчивых видов стихотворений. Чаще всего это короткая диалогическая сценка («Заветные слова», «Старый русский замок», «Служивый», «Урал

и Кавказ», «Дуб в Петергофе» и т. п.), иногда несущая простонародный отпечаток, в частности украинский. Романтические умонастроения куда более зримо проступают в стихотворениях другого типа, представляющих собой метафорическую иллюстрацию отвлеченной мысли («Водопад», «Пожар», «Волнение», «Две скалы» и проч.).

Лирическим миниатюрам Якубовича свойственна малохарактерная для романтической поэзии того времени значительная насыщенность античными мифологическими реминисценциями. По-видимому, творческие устремления поэта были в известной мере ориентированы на традиции антологической лирики, вернее на ее русифицированные образцы. Собственные его опыты в чисто антологическом роде немногочисленны и бесцветны. Но лучшие из оригинальных стихотворений Якубовича примечательны как попытки романтической модернизации этого типа лирики, отличающиеся сжатостью, простотой и четкостью композиционного рисунка.

184. ПОЭТУ

Младенец слабыми руками Змию коварства задушил. Ты, новых дней Алкид, меж нами На зависть гордо наступил. Тебе ничтожны лепетанья И толки злобной клеветы, Хвала друзей и восклицанья Самолюбивой красоты. Ты выше лести своенравной. И полной зависти хулы: Орган небес, пророк избранный, Тебе ли нужны похвалы? Судья правдивый есть потомство, Оно хвалы не продает, Оно не знает вероломства: Твой труд оценит и поймет. Всегда правдив, всегда спокоен, Храня к прекрасному обет, Неколебим и непреклонен — Таков в душе своей поэт! 1829

185. ЗИМА

Смотрю на снежные пустыни: Лежит как в саване земля; То смерти вид, символ святыни, Символ другого бытия. Не всё с собой возьмет могила, Не всё зима мертвит в полях: Проснется жизненная сила, Проснутся мертвые в гробах. 1830

186. СТАРОМУ ПРИЯТЕЛЮ

Не вспоминай другие леты, Они прошли — не воротить! Твоя печаль, твои приметы Не могут горю пособить. Не помни зла, не помни горя, И в настоящем много бед, Терпи у жизненного моря: За тучей вёдро будет вслед. Мой друг, поверь мне: мир прекрасен, Исполнен блага божий свет! Твой запад так же будет ясен, Как дня прекрасного рассвет. Взгляни: над трепетной землею Давно ль с небес перун гремел И земледелец с бороною На нивы выехать не смел. Прошла гроза; как прежде в поле Оратай весело поет, И в луговом опять раздоле Тюльпан с лилеею цветет. 1830

187. ТРИ ВЕКА

Преданье есть: в минувши веки, Там, при слиянии дивных рек, Сошли на землю человеки… И был тогда прекрасный век! Как царь земли был здесь свободен, И телом бодр, и чист умом, И сердцем добр и благороден, С открытым взором и челом! Был век другой: умов волненье, В сердцах страстей мятежный жар, Вражда,

корысть и исступленье Раздули гибельный пожар. Здесь человек утратил волю, Одряхл и телом и умом — И шел по жизненному полю, Поникнув взором и челом! Но в третий век прошла невзгода, Затихла буря, свет проник, И процвела опять природа, И лучший мир опять возник. И в этот век земную долю Холодный опыт нам открыл, И гордый ум, и сердца волю Законам вечным подчинил! 1831

188. ИРАН

Ликуй, Иран! Твоя краса Как отблеск радуги огнистый! Земля цветет — и небеса, Как взоры гурий, вечно чисты! Так возлюбил тебя Аллах, Иран, жемчужина Востока, И око мира, падишах, Сей лев Ислама, меч пророка! Твой воздух амброй растворен, Им дышит лавр и мирт с алоем; Здесь в розу соловей влюблен, Поэт любви томится зноем. 1831

189. ВОЛНЕНИЕ

Взглянь на небо: словно тени В нем мелькают облака! Взглянь на землю: поколений Мчится бурная река! Что ж земля и небо полны Треволнений бытия? То вселенной жизни волны, Вечный маятник ея! И в душе стихии те же: В ней вселенная сполна, И, как рыбка бьется в мреже, В мире мучится она. 1832

190. ТОВАРИЩУ-ПОЭТУ

Для поэтических мечтаний, Для дум возвышенных твоих Не нужен гром рукоплесканий: Поэты счастливы без них. В себе одном прозрев мир целый, Певца Британии любя, Как он могучий, юный, смелый, Ты нам высказывал себя. Стихи твои, как бурны тучи, На человека мещут гром: Они — то отгул злополучий, То жизни быстрый перелом. Товарищ! Жду иных я звуков: В часы вакхических отрад Пускай в семействе наших внуков Об нашей удали твердят; Узнают пусть, как деды жили На бреге царственной Невы, Любили, пили и шалили, Но не теряли головы. 1832

191. ЗАВЕТНЫЕ СЛОВА

Над Дунаем над рекою, В бусурманской стороне, Умирая после боя, Воин молвил слово мне: «Отнеси, брат, в край любимый, После дружних похорон, Челобитьице — родимой, И родимому — поклон!..» «А жене?» — «Своя ей воля Стать вдругорядь под венец: Видно, брат, моя недоля, И жене не муж мертвец! Весть снеси вдове такую: Что женат я на другой, Что с другою век векую Я под крышей вековой, Что за нею на погосте Взял я каменный накат, Пуля — сватала, а гости Были пушки да булат!» 1832