Поэты 1840–1850-х годов

Ростопчина Евдокия Петровна

236. БУДТО ИЗ ГЕЙНЕ

Густолиственных кленов аллея, Для меня ты значенья полна: Хороша и бледна, как лилея, В той аллее стояла она. И, головку склонивши уныло И глотая слезу за слезой, «Позабудь, если можно, что было»,— Прошептала, махнувши рукой. На нее, как безумный, смотрел я, И луна освещала ее; Расставаяся с нею, терял я Всё блаженство, всё счастье мое! Густолиственных кленов аллея, Для меня ты значенья полна: Хороша и бледна, как лилея, В той аллее стояла она. <1847>

237. «Ты мне всё шепчешь: „Постой!“…»

Ты мне всё шепчешь: «Постой!» Я говорю: «Для чего же?» Что же вдруг сталось с тобой? Ты простонала: «О боже!» Дивный

был ужин вчера! Мы проболтали до ночи, Но и расстаться пора: Сон уж смежает нам очи. Что ты всё смотришь кругом? Что потупляю я взоры? Долго мы были вдвоем, Сладко вели разговоры. Я виноват пред тобой, Ты предо мною… Но что же? Ты мне всё шепчешь: «Постой!» Я говорю: «Для чего же?» <1850>

238. К ФАННИ ЭЛЬСЛЕР

Подражание одному московскому стихотворцу

Фанни милая порхала Амазонкой и с ружьем, Грациозно приседала И летела напролом, А сценические плошки Света яркою струей Освещали ее ножки. Фанни! я поклонник твой! Но не танцы и не пляски, Силы полные, огня, И не пламенные глазки Озадачили меня… Я люблю тебя, о Фанни! Не за то, что легче лани Ты порхаешь. Вовсе нет! Не за эти прелесть-крошки Восхитительные ножки, А за то, что ты, на дрожки Сев, поехала Москвой Восхищаться. Взгляд твой зоркий Упивался красотой Самотёка, Лысой горки И Поклонною горой… Вот поэтому-то Фанни Вдруг с ума свела меня… Ей и дань рукоплесканий, И восторги… Да, тебя Русским сердцем понял я! 1850

239. СЕРЕНАДА («Уж ночь, Акулина!..»)

Уж ночь, Акулина! Окрестности спят; Все жители Клина Давно уж храпят. Покушав наваги И выпив потом Целительной браги, Я здесь, под окном! Своей балалайкой Тебя разбужу, А Жучку нагайкой Как сноп положу. До нитки промочен Осенним дождем, Я жду тебя очень Давно под окном. Надень душегрейку, К окошку присядь, Дай грусть мне злодейку С тобой разогнать. Какая причина, Что темен твой дом? А! вот и лучина Зажглась за окном. <1851>

240. ГРЕЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Я лежал в Марафонских полях, А гекзаметр горел на устах. Наяву иль во сне, но, поэзии полн, Видел где-то я там, вдалеке, при луне, Блеск эгейских серебряных волн — И чудесный процесс совершался во мне: Пред мечтою моей проходил Эврипид, и Софокл, и Эсхил… Вспоминал я прелестные взоры Живописной Аркадии дев, Эримантоса дивные горы И певцов беотийских напев Под зеленым шатром сикоморы, В честь Венеры пафосския храм, Где у белой коринфской колонны, Волю дав неудержным страстям, Танцевали лесбийские жены… И приятно ласкали мой взор Парфенона краса и размеры, И дымок, что вился из амфор, И в плюще виноградном гетеры… Там быстрей, чем из лука стрела, Повершать с волей сильной и жгучей На гражданской арене дела К агоре мчался всадник кипучий… Высоко возносился мой дух, Я к Зевесу поднял свои руки, А меж тем щекотали мой слух Тетрахорды приятные звуки… Кипарисы склонялись ко мне; Перепутаны ветвью лианы, Помавали главою платаны… И, пылая в священном огне И сливаясь с природой устами, Я коснулся до лиры перстами… И сознал, что, душою и мыслию грек, Я элленов вполне понимаю; Что каков ни на есть, а и я — человек И в себе мирозданье вмещаю. <1851>

241. ПОЭТ

В пределах дальней высоты, Где носятся планет плеяды И звезд блистают мириады, Он водрузил свои мечты; Среди небесного объема, Преград не зная ниотколь, Он в облаках, в соседстве грома, Земную позабыл юдоль. Игру мирского треволненья Он прихотливо пренебрег, Но в бурном вихре вдохновенья О братьях позабыть не мог. Над ним таинственные мысли, Как тучи черные, нависли; И —

телом прах, душой колосс, Светило и надежда века — Он погрузился весь в вопрос О назначеньи человека… Не тщетно он пытал судьбу, Не тщетно он витал в эфире, Печаль и тайную борьбу На громкой возвещая лире… Вдруг грянул колокол глухим И перекатным звоном — И медным языком своим, С гуденьем и со стоном, Вещал таинственный ответ, Душе его понятный,— И очутился вдруг поэт В пустыне необъятной: Кругом шумят толпы людей С их суетностью дикой, Но он один, как средь степей, Угрюмый и великой! — И всё, что радует других, Ему смешно и ложно… Да счастье для натур таких Едва ли и возможно!.. <1851>

242. «В безумных оргиях уходит жизнь, как сон…»

В безумных оргиях уходит жизнь, как сон: Шампанское с утра до ночи льется, Крик, женщины, стаканов битых звон… Хоть тяжело, а весело живется… И страшно мне окончить жизнь в глуши, И страшно мне теперь за труд приняться, А между тем на дне моей души Глубокие вопросы шевелятся… <1853>

243. СЕЛЬСКАЯ ТИШИНА

Уж солнце медленно сокрылось за горою, Означив свой закат огнистой полосою; Прохлада чудная дневной сменила жар; Над ближним озером поднялся белый пар, И слышно в воздухе цветов благоуханье… Природа нежится в таинственном молчаньи, Лишь там, в запущенном, заглохнувшем саду, Лягушки плещутся и квакают в пруду… «Жить в сельской тишине — какое наслажденье, Имея так, как я, доходное именье И добрых мужичков, в определенный срок Раз в год сбирая с них умеренный оброк И прибавляя всё — благодаренье богу! — К наследью отчему землицы понемногу». Так долго думал я и долго любовался Природы красотой. Передо мной являлся Порою Дормидон с небритой бородой, Чтоб трубку вычистить, докуренную мной… Но вот уж тень легла на нивы и поляны, Вот месяц выглянул и, полный и румяный, Бледнее и бледней на тверди голубой; Вот пес откликнулся на крик сторожевой… Дрема долит меня и очи мне смежает… На сон грядущий мне постель приготовляют. Пора и на покой, пора!.. Покушав плотно, С какой приятностью, как сладко, беззаботно Я лягу на постель и стану засыпать… …………………………………………… 1853

244. НА ДОРОГЕ

Я еду просекой… Зеленою стеной Деревья высятся направо и налево; В прогалинах лесных мелькают предо мной Густые зелени недавнего посева. Роскошный чернозем подернул падший лист. Орешник пожелтел, и облетела роза… Свежо… Лишь изредка раздастся только свист И вдруг зашелестит плакучая береза. Вся роща звуками и песнями полна. Вот въехали в чащу. Дорога сжалась узко… Пронзительно кричит нахальная желна, Трещит болтливый дрозд, и свищет трясогузка. На темном ельнике краснеет ярко клен; Сквозь листья резкою багровой полосою Виднеется заря… Я в думу погружен, И грудь моя полна безвыходной тоскою. На срубленной сосне, насупившись, сидит Ворона, каркая… И тяжело и больно! Печальной осени кругом печальный вид Припоминает мне прошедшее невольно. Остановил коней, из брички вылез вон… Стою… гляжу назад… А сердце так и гложет… И всё мне кажется, как будто бы сквозь сон, Что сразу угадать мой стих никто не может!.. <1854>

245. ОНА И Я

Как луна, ты томна и прекрасна И, как солнце, — ярка, горяча, Благовонна, свежа, сладострастна — В трепетаньи златого луча И в дрожании звонкого звука Поэтических песен моих! Ты бессмертна!.. Бессмертью порука — Гармонический, гордый мой стих, Прославлявший тебя бесконечно… Когда первой рассветной зарею, У пруда наклонившись беспечно, Увлажняешь ты лик свой водою — Лик, подернутый легкой дремою,— О! я твердью клянусь голубою, Что горжусь в ту минуту тобою Несравненно сильней, чем собою!.. В голове моей мысли толпятся… Музыкально-прекрасные звуки На горячих устах шевелятся, И, скрестивши торжественно руки, Я твержу? «Хоть я равен герою, Но могучей атлета ступнею Не сомну и ничтожнейшей травки; Мирозданья любуясь красою, Не задену мельчайшей козявки!» Мимолетное духа явленье, Хоть я мыслию — мир обнимаю, Но я в вечности — только мгновенье И поэтому — атом творенья Берегу — и из уст выдыхаю!.. <1855>