Поездка в Москву. Новейший Хлестаков
Шрифт:
В Москве трактиры куда демократичнее наших; впрочем, и не одни трактиры; то же можно сказать и про театры и про общественные гулянья. У Тестова, например, в этих роскошно-аляповатых залах с оркестрионом и массой половых в своих классических белых рубахах, вы увидите самую разнокалиберную публику: тут и помещик, и чиновник, и купец в поддевке и рядчик, и актер, не то что, например, в Петербурге, где и в ресторанах публика как-то специализируется; у Дюссо, Бореля или у Медведя вы, конечно, не встретите тех лиц, каких встретите в лучших московских трактирах, а если и встретите, то сейчас же заметите какую-то приниженную робость человека, попавшего в общество натянутых, строгих чиновников-дельцов и офицеров, которые измерят презрительным взглядом человека,
Это смешение, эта «толпа» производит приятное впечатление во всех местах общественных сборищ, и в этом отношении Москва решительно демократичнее Петербурга. В ней нет натянутого, мертвого вида наших общественных собраний, там не бьют в глаза те кастовые разделения, которые вы даже увидите в петербургских церквах, не давит эта брезгливая чопорность наших soi disant аристократических поползновений и боязни смешаться «со всеми», и вот почему все общественные сборища и увеселения в Москве оживленнее и проще и даже дали повод кому-то сравнить в этом отношении Москву с Парижем. Если прибавить к этому, что в Москве военный элемент не играет преобладающей роли, как в Петербурге, нет того чиновничьего престижа и погони за подражанием, хоть по внешности, высшим классам, то московская простота становится еще понятнее. Кроме того, нельзя забывать, что Москва громадный торговый рынок, а торговля, как известно, не очень обращает внимания и на фасон платья, и на манеры. Ей нужны больше всего деньги, где-б они не лежали.
Запах душистого скошенного сена и чудный воздух Петровского парка приятно щекотали обоняние после вони московских улиц. Вечер был славный и в Петровском парке было много гуляющих и катающихся. Этот большой парк с его дворцом, петровско-разумовской академией, некогда владение Разумовских, купленное потом казной — одно из более любимых загородных мест с дачами и множеством разных увеселительных мест, число которых прибавилось по случаю предполагавшегося открытия московской выставки, огромное здание которой выстроено на поле, против парка, в двадцати-пяти минутах езды от Страстного монастыря по конно-железной дороге. В числе увеселительных мест и ресторанов, тут же и знаменитый Яр, особенно посещаемый зимой на тройках… Если-б стены его могли рассказать обо всех безобразиях, которых они бывали свидетелями во время разгула московских старых и молодых купцов, то эпопея была бы, полагаю, очень любопытная, хотя и однообразного характера.
Недалеко от петровского дворца, почти против здания выставки стоит Петровский театр, ветхое, неказистое деревянное здание прежде казенного театра, приведенное в некоторый порядок и с нынешнего года арендуемое содержательницей зимнего частного театра, так называемого, пушкинского, труппа которого считается по справедливости, лучшей частной труппой Москвы. Однако, летом этот театр посещается лениво; он был арендован в расчете на выставку и, вследствие её отмены, содержатели, конечно, должны нести убытки, несмотря на хорошую труппу, среди которой выдаются такие талантливые артисты, как г-жа Красовская, замечательно даровитая комическая старуха, и гг. Бурлак-Андреев, Писарев и Киреев. Быть может, впрочем, плохие сборы театра до некоторой степени объясняются и строго-серьезным репертуаром театра, который не допускает к себе оперетки, столь любимой Москвой, и нынешним летом окончательно победившей и Петербург.
Как бы то ни было, но когда мы вошли в театр петровского театра, то убедились, что охотников смотреть «Горе от ума», при самой тщательной постановке, с костюмами действительно
Г. Лентовский выбрал удобное время для приезда в Петербург. Оперетки, теперь как-раз во-время, и не даром публика — вернее известная часть её — рвется во все театры, где поют раздражающие, игривые мотивы и отплясывают канкан в том откровенном направлении, который господствует теперь и в общественной жизни. Созданная во Франции при Наполеоне III, особенно покровительствуемая им, эта остроумная француженка легкого поведения, теперь уже потерявшая там прежнее значение, как видно, хочет культивироваться у нас и занять подобающее ей значение… Судя по нынешнему лету, успех её несомненен. Вкус к порнографическим увеселениям растет по мере притупления других вкусов, и не даром на-днях я встретил одного солидного и непреклонного в своем департаменте статского советника, выходящего из Аркадии и напевавшего самым подзадоривающим голосом:
Я невинная девица… Я невинная…Он вдруг оборвал на следующей ноте, встретившись со мной лицом к лицу. Дело в том, что того же дня утром я был у него по делу, весьма неприятному делу, и имел честь слышать от него такие солидные воздыхания, такие строгие осуждения «вообще», и легкомыслию печати в особенности, что видеть его теперь в этом игривом настроении, напевающим: «я невинная девица», было для меня одним из лучших доказательств смягчающего, воспитательного значения оперетки.
Он поневоле узнал меня — улизнуть было некуда — и первый заговорил:
— А ведь недурно, а?
— Недурно, ваше превосходительство!
Я так называл статского советника, зная, что этот, хотя и не принадлежащий ему титул, нисколько его не сердит, хоть он и делал из приличия вид, будто сердится.
— По крайней мере, знаете ли… безобидная сатира… Веселые мотивы и…
— И самый успокаивающий канканчик, ваше превосходительство!
— Ну, разумеется, не то, что вечные, мрачные картины, обобщения… Тут, по крайней мере, нет преднамеренности… Ничего этого нет, что только раздражает общество… Надо его успокаивать, а не раздражать…
Эта речь была отголоском утренней, но все-таки с некоторой разницей в тоне. Утром этот статский советник казался непреклонной весталкой, хранительницей священного огня, а вечером, после «Синей бороды» и песенок Булотты походил и сам на «невинную девицу», песенку которой он только что так игриво напевал… Очевидно, это было действием оперетки…
Ах, если бы такие статские советники приняли за правило скреплять бумаги непосредственно после представления опереток! Смею думать, что потомство от этого бы нисколько не проиграло!..
Воспользовавшись моментом, я начал, было, о «деле», но статский советник, как будто почувствовав себя теперь в положении Булотты, не умеющей никому отказывать, довольно ловко уклонился от «дела» и обещал поговорить «завтра утром».
Но на «завтра», когда я снова пришел, — увы! — передо мной опять сидела весталка священного огня и на все мои доводы отвечала неизменно одно и то же:
— Мы этого не потерпим! Мы этого не потерпим!
Что если бы г. Лентовский давал представления по утрам и вечерам! Не было ли бы это еще благодетельнее для смягчения нравов?.. О выгодности такого предприятия нечего и говорить, особливо, если утренние представления будут начинаться в 10 часов утра и кончаться в час, как-раз ко времени начала деятельности в канцеляриях и департаментах!