Я любил сыновей льва —Когда у львят пробивается грива,Они похожи на древних героев.Я провидел их великолепное будущее:Как хрустнет под тяжелым прыжкомПодатливый стан антилопы,Прежде гордой своей быстроногостью,Я славил их богатырское искусствоВ ожидании дня первой охоты на буйволов.
Н.-М. Кхакетла.Поэтесса, пишущая на языке сото. Стихотворение «Белая и черная» переведено впервые — из «The Penguin Book…».
Белая и черная
Перевод В. Тихомирова
Ты, матерь белых, заколи быка,И мясом напитай своих, и дай навар,Что льется через край, лизать собакам,А весь избыток перекинь за океанТвоим от дома отошедшим детям.А ты, о матерь черных, будь тверда —Провижу я великие событья,И пламя ярости растет в твоих зрачках.Пока кружит, кружит, кружит Земля,Зерно запретное находит куропатка.
Когда поля под зноем мреют звонкоИ бронзу кожи обливает пот,Мотыгу отшвырнув, она ребенкаОт мух жужжащих со спины берет.И в тень несет, что разливают терны,На тельце от клещей пурпурный блеск,И под ее ногтями волос черныйШлет
электрических разрядов треск.И ротик на сосок ее намотанИ по-щенячьи чмокает слегка;Она струит в него свою дремоту,Как в камышах широкая река.Он впитывает все, что в ней разъялось, —Неукротимый зной пустынь глухих,Племен разбитых скованную яростьИ величавую угрюмость их.А мать над ним склоняется, маяча,Как над деревней дремлющей гора,Как туча, урожай из мглы горячейНесущая в разливе серебра.
404
Рой Кэмпбелл(1902–1957). Родился в Дурбане. Учился в Оксфорде, затем вернулся в Южную Африку. Вместе с Уильямом Плумером издавал журнал «Форшлаг» («Удар бичом»). В годы второй мировой войны служил в английском экспедиционном корпусе в Восточной Африке. Несмотря на правые взгляды, в лучших своих стихах, таких, как «Раб», выразил свободолюбивые устремления угнетенного африканского населения. Писал по-английски. Стихотворения «Зулуска», «Теология павиана Бонгви» взяты из сборника переводов М. Зенкевича «Поэты XX века» (М., «Прогресс», 1965). Остальные переведены впервые — из книги «Selected poetry» («Избранные стихи»), London, 1968.
Теология павиана Бонгви
Перевод М. Зенкевича
Луну, как я, встречая, вой —Вот мудрость обезьян:Бог, мне придавший образ свой, —Великий Павиан.Он искривляет лик луны,Сгибает веток сеть.И небеса ему даны,Чтоб прыгать и висеть.Качаясь в голубой глуши,Свивая дивный хвост,Для услаждения ДушиГрызет он зерна звезд.Меня возьмет Он в смертный мигК себе из естества,Чтоб до конца я Зло постигИ Ловкость Божества.
Зебры
Перевод В. Потаповой
Из пахнущих дождями темных дебрей,Гордясь лучей упряжкой золотой,В цветах пунцовых по колено, зебрыВолочат солнце по траве густой.На их боках — зари играет пламя.Оно в траве скользит среди теней,И ветер электрический, с теламиБегущими, проносится по ней.Здесь пар в багровом воздухе клубится,И голубиным зовом кобылицаК самцу взывает среди красных лилий,А жеребец — машина красоты! —Восторгом одержим, топча цветы,Несется, взмыленный, к своей кобыле.
Когда иссякнут мужество и силы,Я вспомню, как предгрозовая мглаПлыла над одинокою могилой,И распростертого над ней орла,Что уронил безмолвно, сизокрылый,Перо серебряное из крыла.
Раб
Перевод В. Потаповой
405
Шрайнер Оливия(1855–1920) — известная южноафриканская писательница, автор романа «История африканской фермы», повести «Рядовой Питер Холкет в Машоналенде» и аллегорий. Ее творчество было высоко оценено М. Горьким. Близкий друг семьи Марксов. Высказывала передовые по своему времени взгляды.
Идет, горячей мглой одет и наг,За плугом пахарь, будто в полудреме,И, рассекая дерн, за шагом шагОн борозду проводит в красноземе.А сердце ранит притесненья плуг,Острей, чем лемех, бороздящий луг.Для красного комка был благодатнымДождем победный клич на поле ратном,Что копьями гордилось родовыми —Колосьями своими роковыми.Оно — под паром. Но бредет впередВ долготерпенье хмуром раб упорно,Отваливая грунт и глыбы дерна,Круша дворцы и троны, в свой черед.
Из веера долин Наталя [407] , с поросших соснами холмов,От Умтаты [408] и от Блентайра [409] к воронкам шахт и рудниковСпешат-бегут босые ноги, траву затаптывая в пыль.И вяжется узор тропинок, раскинувшись на сотни миль.Вдоль зыбких топей Мозамбика, вдоль голубых Басутских скал [410] ,Вдоль Берега Слоновой Кости, где лижет гальку пенный вал,Вдоль красной выжженной пустыни, разрушенной ветрами с гор,Вдоль быстрых рек в дремучих чащах следы сплетаются в узор.Спускаясь с плоскогорий Ньясы [411] , шагают сотни ног босых, —Их поджидают леопарды, и львы охотятся на них.Они спешат к богатым фермам, где есть работа и еда:Доят коров, метут конюшни, молотят хлеб, пасут стада.Спешат, спешат босые ноги в чужие сытые дворы,Чтоб впрячься в рабскую упряжку, изнемогая от жары.Прокладывая путь в болотах, указывая путь впотьмах,Тропинок желтые знамена призывно реют на холмах.
406
Джулиет Лоувродилась в 1910 году в Иоганнесбурге. Пишет на английском и африкаанс, главным образом для детей. Стихотворение «Тропинки Африки» переведено впервые — из антологии Р. Макнаба «Poets in South Africa», Cape Town, 1958.
Северный ветер,метущий землю от самой Сахары,серый шарф на меня набрасывает — и срывает.Машина таранит торпедой дымный туман.И хотелось бы мне понять:что с моею душой творишь ты,обжигающий досуха глотку и ноздри,пронзающий,разрывающий легкие мне,ярящийся харматтан!Северный ветер,продирающийсясквозь деревья, сквозь гриву трав, сквозь меня,слышишь ли ты, как во мне распахиваются окна,ржавыми петлями заскрипев,окна, что были так долго закрыты наглухо —о, как долго! —в краю мучений, на самом юге дальнего юга?А ты еще надо мной смеешься,резвящийся харматтан!Северный ветер,доносящий запахи, уловить которых я не умею,рождающий память о том,чего не могу или не смею вспомнить, —что ты творишь со мной?Может, последние тлеющие уголькиощупью ищешьпальцами изможденными,или же это — порыв насилья,в который меня ты ввергаешь,яростно шаряв подвалах мозга —средь дремотных тропинок, сходящих в давно прошедшее.Эй, береги дыханье свое!Я чувствую странную пустоту:мои враги — давно за пределами зренья,лишь отдаленный лай длинноязыких псовлетитчерез Конго, через Замбези, через Лимпопо,из края страданий — самого дальнего юга,и темный гнев —словно тяжелый осадок на дне желудка,ждущего,чтобы Время ему поднеслосвое очищающее и подстегивающее средство —терзающий харматтан!Северный ветер,одно только знаю:ты леденишь, и ты сотрясаешь меня,стегаешь меня, из мускулов сок выжимая,грудь наполняя горечью неутоленности,смутными жаждами,безрадостными мгновеньями,хрупкостью обещаний, сводящих с ума!Все двенадцать месяцев о тебе я слышалв той сырой окраине наших родных песков,где жгучий жариз меня сочилсяи обнажал комки моих южных болей.Ты не пришел ко мне,и вот я пришел к тебе,издалека пришел — с тобой повстречаться.Вчера наблюдал я,как
листья склоняются, трепеща,все ниже,ниже,целуя землю у ног твоего величества, —как это было манерно!Северный ветер,то хнычущий и скулящий,то обрывки лепечущий мертвых пророчеств,тобою подобранных средь руинпогибших империй,со свистом вплетаешь ты,простираешь тысвои узловатые пальцысквозь деревья, сквозь гривы трав, сквозь меня,сдувая печальную пыль, —но постой,содрогнись,увидев дикие заросли наших жизней,до которых не дотянуться тебе!Ты не похожна палящие ветры августав том краю, содрогающемся от мук, —на самом юге дальнего юга,на жгучие ветры,вплетающие по-прежнему насв слезы и смех отчаянья,в гнев и надежду, —о, эти мучительные сплетенья! —толкающие по-прежнему насв ад или в рай, —и вот мы бежим, отбиваясь, бежим,бежим, напрягаясь,будто воинство гнущихся тростников.Но уж лучше это,северный ветер,чем бесконечно долгая спячка, —о, до чего же долгая! —когда любой зевок превращаетсяв тонкий, бессильный вой,та бесконечная спячка ума,которой неведомы устремленьядаже к тому, что пока еще недостижимо,неведомы неисполненные желанья,неведомы ни пыланье сердца,ни вспышки гнева,ни костры, запаленные кучкой беспутных,изломанных,в психопатической панике, —те костры,что тлеют и тлеют, тлеют и тлеютв негритянском сердцена взбудораженной, полной мучений земле —на самом юге дальнего юга…Когда же на этих бескрайних просторахвладений своихсможешь ты задушить зевки вековой апатии,равнодушный к ним харматтан?Северный ветер,пока я с тобой говорил,наконец осознал я то, что догадкой смутнойзрело во мнес той минуты, как я покинулпульсирующий от боли крайна самом юге дальнего юга, —понял я, что сотворили они со мной:они обучили меня насилью,по-европейски мстительным быть,снова меня превратили в варварас помощью подлых законов,газет,винтовок,дубинок,заставили лгать меня — улыбаться и лгать,заставили думать,что злоба, и горечь,и уменье бежать, сражаться, бежать —вот что жизненно-необходимо для человека!А сейчас,очутившись здесь,я дымлюсь от злобы, землю скребу и рою,мычу,хрипло дыша, словно бык перед схваткой, — инет предо мнойни врага,ни смертельной опасности,ни обжигающе-красного вызова, — пустота!О, эта поющая пустота в груди —нейтрализованная, бессильная едкость душевной мути!..Понял ли ты наконец,как неустойчива точка опоры у иммигранта?А теперь скажи:что кроется в этой праздности величавой —в этихгоризонтально спящих просторах севера?Не тайна ли вечного побужденья: быть —и только быть,не великая ли необъятность северной спячки?Не сладость ли наркотической мудрости Тао —твой древний дух, харматтан?Северный ветер,ничего-то не знаешь ты:с рассветая только мчусь и мчусь,за слоем слой пробивая мутную серость,сухи и чуткиноздри мои,а тяжесть твоя в моих волосах запуталась.Всю дорогу за мной ты следовалнеотступносквозь катакомбы ночи,и до сих порчувствую за своей спиноюдьявольских псов из кровоточащего края —с самого юга дальнего югагонящихся за мной.А тывсе хлопаешь крыльями над головой моей,крутясь, как гурьба идиотов,что пляшутвнутри и снаружи — между бегущих колес.Довольно!Меня никто домогаться уже не станет —не те времена:Шелли давно уже умер,посланий больше не шлют с мимолетным ветром. [413]Хватит с меняобезвоженных поцелуев,бесплодных девиц, ночных заведений — хватит!Теперь я думаю о другом:как бы возле кафе придорожного остановиться совсем ненадолго,только чтоб выпить пива, —долгим, долгим будет скитание иммигранта,долгим и трудным:придется туннель прорыватьназад —под угрюмой дорогой, утоптаннойгрубою поступью трех нескончаемых десятилетий,полных обид и терзаний, —под этою тяжкой дорогой,давящей, давящей, давящей на меня.Когда же прорвуськ заре — к истокам давно тяготящих вопросов,взглянуть я еще успею на бабочек и на листья,которые ты по пути, сумасшедший ветер,к моему радиатору пригвоздил,как собиратель редкостей, любящий,чтобы его экспонаты былираспластаны и мертвы.Утро!И новый рассвет уверяет меня,что не вечна эта опустошенность:ведь путь иммигранта — долгий и трудный путь.А я вспоминаю о тех,что столько столетий подряд,являясь к нам с берегов занесенной снегами скуки,грызлись и спорилииз-за нашей великой Матери,думаюо духовном распаде,протухших винах, дряблых телахтех, что когтями рвали ее зеленую девственность,выворачивали ее суставы,расторговывали ее святынии насаждалитысячи медных и деревянных крестов,а послесами же их, будто кегли, валили наземь,в хищном азартеразыгрывая эту землю,пока голодные наши глаза прикованы были к чудуна вершине Голгофы.Я — леопард,рожденный великой Матерью,муками черного Бога,средоточье столетий, полных крутых перемен,континент, клокочущий, как реактивы в ретортах.Когти мои затаили яд, —только дайте улечься мне — отдохнуть немного,выжидая удобного случая,шею почесывать и расправлять усы,когти свои точить — и думать и вспоминать.И тогда мой разум сумеет связать единой чертойбешеных псови черные толпы гонимыхв полыхающем, полном мучений краюна самом юге дальнего юга.Я спасаюсь оттуда,и пусть хоть на этот раз мне поможетопыт белых людей — их мозги и машины.И, однако, в другой стране, где мир и покой найду,думаешь,я изменю свои леопардовы пятна?Но не все ли равнои о чем сожалеть,если Бог моей Африки,древняя наша Мать,рано иль поздно цивилизует свой мир,распознает своих друзей и гонителейи обучить их сумеет загадкам жизни и смерти.А пока чтопускай мое сердце оставят в покое!
412
Эзекиел Мпахелеродился в 1919 году. В детстве был подпаском. Работал в журнале «Драм». Вместе с женой и тремя детьми бежал из ЮАР в Нигерию, где преподавал в университетском колледже. Затем переехал в Париж. Поэма «Иммигрант» переведена впервые — из журнала «Black Orpheus», № 6.
413
Шелли давно уже умер, посланий больше не шлют с мимолетным ветром. —Имеется в виду стихотворение Шелли «Ода к западному ветру».
Любопытно, почему это голубей в Оппенгеймеровском паркене отдают под суд за незаконное пребываниена частной земельной собственности и за непристойное поведение в общественных местах.Каждый день я вижу, как эти наглые птицы садятсяНа скамейки «Только для белых», бросая вызов любой власти.Неужели им неведом Акт о расовых привилегиях?Белый полицейский в полном обмундировании,с пистолетом в кобуре, проходит мимои даже не погрозит пальцем нарушителям,которые дерзко попирают закон.Они не только садятся на священные скамейки,но еще обгаживают их птичьим дерьмом.Ох! Благостные Правила! Только взгляните на этих двоих на гребнепрыгающей импалы, они занимаются любовью прямона виду у барынь, бродяг, хихикающих конторщиц.Куда же идет наш мир?Где священный Закон против безнравственности? Sie’s! [415]
414
Освальд Джозеф Мтшалиродился в семье учителей. Живет в Иоганнесбурге. Сборник стихов «Sounds of a cowhide drum» («Звуки барабана из коровьей шкуры»), Johannesburg, 1971. Пишет по-английски. Все стихи переведены впервые — из названного сборника.