Para bellum,мой город,всегда para bellum,и отныне, и присно,и во векиторгов.Нет, не бытьни живущим с тобой,ни тебеполноценнымв это времябессрочнонемых жерновов.Вот он —мир в тишине,прохудившийся смертью,разграниченный ночьюсквозь входящий пунктир.Вот он —мир без огня,в безответном корсете,сжавший крылья,чтобы лучше смотрелся мундир.Хочешь мира,мой город?Тогда – para bellum.Этот мирот тебяне
оставиткостей.А пока что ты спи,безнадёжно блаженныйгород, ждущий спасеньясреди ртутных камней.
Я верю!
Я верю в сталь,текущую по венам,в протяжный стонуставшего гудка,живой,мужской,рабочий,невоенный,как гимнот проходнойи до ларька.Я верю в уголь,чёрное надгробье,проклятье,дар,подземный храм,где тёмный богкосится исподлобья,хрипити давит по щитам.Я верю в ртуть,смотрящую из бездныголодным взглядом алых руд,с надеждойалхимической невесты,с тревогой ждущей,ждущейверных рук.Я верю в соль,рождённую из газа,кормящую людейиз века в век,и в то, что сновадрогнетхриплым басоммашзаводскойстепнойпустой ковчег.Я верю: сновавозродится,встанетмой друг,мой окровавленный Донбасс.И после всехвоенныхиспытанийон скажет:«Жив,живуи не угас».
Благослови!
Росписью копоти,рваными ранами,рамами,скрежетом,ржавчиной,вбродмы переходимподземное небоощупью мёртвое,недоистлевшее,полусвободное…Ну же, теснее!Тесней хоровод!Переживанияперепечатаем,в выписки рифмамиперенесём,под трафаретсвоего голоданияв жертву кого-тоещё принесём.Больше сожжённыхво имя утраты,больше несчастныхво имя любви —выжатыхжатвойиконных солдатов,талых,осенних,скрипяще-зубчатых…Каждого мёртвого,недоистлевшего,полусвободного,небо подземное,благослови!
Mio, min mio
Кому ты здесь нужен,солдат по вердиктув пастушьей коронебез права на сердце.Кому ты здесь нужен,держащий гвоздикуна сажном амвоневнутри иноверца.Сведённым ладоням?Ночным посторонним?Играющим детямздесьв тридцатилетних?Таким же сожжённымдля общего делав своих интересахлинованной прессой?Ты больше не нуженв пустой стеклотарев окладе из цинка,мой доблестный Мио.Ты больше не нуженв пастушьей тиарепод куполом циркапо всем нормативам.Так спи жепокадо веснытерпеливо.
Валентин Горшенин
Воинам-дончанам
Неоновые лампы. Полуголый. Три пары глаз склонились над столом.Под стук колёс – разряд. Поплыли образы – вот улица Артёма. Мой выпускной.Вот мы стоим всем классом над погибшим стариком…Я много раз просил себя не трусить. Да и сейчас, наверно, я бы так сказал,что лучше в бой с утра, чем малодушно сдохнуть в восемь,
забрызгав безысходностью вагон.Я здесь не первый год. Я обещал вернуться. Я для кого-то, может, глупость говорю.За опустевший лик Петровского района я посажу аллею роз в Попасной, под Мариуполем на стеле имя деда напишу.Мне не всегда везло, сейчас всегда. А если честно, вчера во сне я видел грохот над Москвой.То был салют в честь нас.Ну хватит. Залежался. Слишком пресно.Разряд.Мои хорошие, три пары глаз! Спасибо, что живой.
Севастополь
Скалистый берег Фиолента, разрывы, по воронкам гарь.Я не был здесь тогда, но каждый метр знаю: здесь легенда.Здесь каждый голос – золото, а каждый вдох – янтарь.Там, где стояли тысячами верных под вражеским огнём недели напролёт,У монастырского забора тысячи нетленныхСтоят в строю небесных сил, закончив свой земной полёт.Они не мы, и было б слишком смелоНам говорить, что мы такие же, отнюдь.Мы в 90-х спали, позже – воровали оголтело,Не видя брода, прыгали, но так и не посмели потонуть.Ну что ж, и если нам одна награда скалистым берегом, где юные лежат, – иди.Значит, пойдём по следу их, значит, опять баллада. Баллада о войне и о любви!
«Пусть будет тишина. Пусть до конца времён…»
Пусть будет тишина. Пусть до конца времён.Пусть слышат. Пусть наслаждаются. В неё пускай поверят наконец.Макеевка, Луганск, Харцызск и Горловка,Донецк и Марьинка, Шахтёрск и Алчевск.Пусть никогда на улицах ни звука,пусть ни одной слезинки этих городов.Пусть будет так, чтобы ни одна на свете сукане подняла стволы на наших стариков.Пусть лучше мы потерпим, не с руки, не страшно.Пусть лучше детский крик останется в стенах,где сутками встречают жизнь, где жёны нашис цветами. Чтоб праздник, чтоб из загса на руках.Цветы здесь пусть останутся для грома и оваций,для поздравлений, для любви.А позже пусть немного дождь отмоет улицыот навсегда ушедшей из здешних мест войны.
Анна Долгарева
«За холмом и рекой бахает, бацает…»
За холмом и рекой бахает, бацает.И полно тут этих холмов и рек.А в Луганске цветёт акация,И у Ксю в коляске маленький человек.И везёт она его, совсем новенького,Меньше месяца как рождённого на свет,А рядом идёт солдатик, и голова вровень егоС цветами – седыми, и он – сед.Как брызги шампанские,Акации соцветия.Пацаны луганскиеДвадцатилетние.На разгрузке лямки,На портрете рамка.Где ваши мамки?Я ваша мамка.Как они уходят за реку Смородину,За реку Донец, за мёртвую воду,За мёртвую мою советскую родину,За нашу и вашу свободу.По воде и облакам, как по суше,На броне машут, несутся тряско.«А всё же жизнь продолжается, правда, Ксюша?»И Ксюша катит коляску.
«Первому двадцать, второму сорок, отец и сын…»
Первому двадцать, второму сорок, отец и сын,Русые русаки среднерусской тверской полосы.Цветное фото; «не рыдай Мене, Мати,Зрящи во гробе»: смерть была прежде.Оба неправильно держат свои автоматы.Ну кто их так держит.Аптечка говно, натирают берцы,У старшего уже поизношено сердце,У младшего условка за хулиганку.Ходили в дозор спозаранку,Сын чуть не споткнулся о мину.«Матери только молчи, а то всыпет ремнину».Пока ты дома ешь манго и пьёшь брют,Они за тебя умрут.Летняя степь цветущая, пасторальная.Ладно, чего там я, извини, забудь.А знаешь, в чём самая жуть?Им это нормально.
«Здесь перемелено, здесь перемолото, «Градов» гром…»
Здесь перемелено, здесь перемолото, «Градов» гром,вот бывший дом и бывшие люди в нём.А по развалинам ходит бесхвостый коти смятенно орёт.Крик замерзает около синих губ.Перестань быть мёртвым, попробуй сесть.Кот не ест человеческий труп,не умирай, он даже не сможет тебя поесть.Снайпер работает неподалёку,изрешечена разграбленная аптека.Кот бодает мёртвую щёкубывшего человека.Встань, поднимись до бывшей квартиры,где на месте третьего этажа пустота,словно вокруг – тишина бывшего мира.Встань, покорми кота.