Погоня за судьбой
Шрифт:
«Ты нужен шефу, а он тебе – нет!»
«Звонит будильник! Первое унижение за день!»
«Мы требуем и просим! Но лишь пока!»
«Снимите Землю с наших плеч!»
Я повернулась к молчавшему всю дорогу Рамону и спросила:
— А кто это? И чего они хотят?
— Заводчане бастуют. Хотят известно, чего – справедливости и денег. Не знаю, как у вас в хозяйстве, а наёмным рабочим сейчас нелегко.
Я вспомнила сетования дяди Алехандро на обязательные концессионные отчисления. Метрополия изымала львиную долю урожая, к тому же наше поле было собственностью Конфедерации, сданной в аренду агрокорпорации, у которой
— Не только наёмным, сейчас всем нелегко, — пробормотала я.
— Корпорации гребут под себя и закручивают гайки. Всегда так было, жадность капиталиста не знает границ, — сказал Рамон. — Здесь люди ещё как-то держатся друг за друга, пытаются отстаивать свои права в профсоюзах, а на Земле крупный капитал давно уже всех заткнул за пояс…
Вскоре над нами нависла громада больницы, возвышавшейся на добрый десяток этажей, и Рамон закатил джип на подземную парковку. В холле он оформил какие-то документы, а затем приветливая медсестра провела нас через лабиринт сияющих белизной коридоров и открыла перед нами дверь в операционную. В блестящем чистотой помещении нас уже ждали трое трансплантологов и пара медсестёр в халатах и медицинских шапочках, а в углу недвижимо возвышался большой робот-хирург со множеством манипуляторов.
— Меня ждут дела в Олинале, — сказал Рамон, повернувшись ко мне. — Тебя прооперируют и поместят в палату на отдых. Обо всём договорено, за всё заплачено. Если что-то понадобится – обращайся к медсестре.
Рамон вышел через раздвижную дверь. Самый пожилой из докторов сделал шаг вперёд и вежливо предложил:
— Пожалуйста, все ценные вещи передайте сестре. Разденьтесь вот за этой ширмой и укладывайтесь на операционный стол.
Я послушалась, и уже через минуту лежала на столешнице совершенно обнажённая. В полутьме надо мной нависала огромная круглая хирургическая лампа. Вокруг стояли люди в белом, и мне было ужасно неловко. Я пыталась успокоить себя мыслью о том, что им всё это уже вполне привычно, но не особенно получалось.
— Раскиньте, пожалуйста, руки в стороны… Вот в эти ложементы. И раздвиньте ноги…
На моих плечах защёлкнулись зажимы. Откуда-то справа послышался лёгкий металлический перезвон и гул резиновых колесиков, катившихся по кафелю. Я рефлекторно сглотнула, а бархатный женский голос успокаивающе произнёс:
— Не волнуйтесь, мы дадим вам общий наркоз. Вы ничего не почувствуете.
В поле зрения появилась рука в резиновой перчатке с дыхательной маской. Я закрыла глаза.
— Считайте вслух от десяти до одного, — мягко попросила женщина.
Многочисленными белыми огнями вспыхнула яркая лампа. Я начала считать, и голос мой отдалялся и таял в пространстве.
— Десять… Девять… Восемь…
Чёрная мгла окутала паутиной моё сознание, заволокла его, и мир вокруг перестал существовать…
* * *
Человек всегда стремился расширять горизонты своих возможностей – будь то физические горизонты высоты, глубины, дальности или физиологические ограничения – силы, скорости, ловкости. Подводники покоряли бездны океанов, шахматисты сражались с совершенным искусственным интеллектом, а спортсмены своими телами творили доселе невозможное – дух соперничества
Когда человек научился эффективно модифицировать своё тело, ему открылось новое поле возможностей. Свои слабости можно было превратить в преимущества, попросту заменив часть тела на искусственный аналог. Отказала печень? Вставь новую! Слабые руки не справляются со штангой? К чёрту их, механические – к вашим услугам. Работаешь на высокотоксичном производстве? Вот тебе новый токсирезистентный кожный покров. Лишь бы денег хватило…
Одновременно с этим возникла необходимость контроля таких изменений, и в первую очередь она коснулась спорта – той самой сферы, в которой наиболее ярко проявлялся дух соперничества. Допинг-контроля было уже недостаточно – какой смысл брать анализ крови у мехмода, чья печень заменена мощным искусственным механизмом, идеально абсорбирующим все чуждые примеси в крови? Как понять, кто жмёт сейчас штангу – честный спортсмен, потративший годы жизни на то, чтобы добраться до арены, или биомод, нарастивший мышцы синтетикой?
В Конфедерации был разработан свод правил и законов, касающихся изменения своего тела – общим для всего человечества было правило пятидесяти процентов. Наполовину изменённый человек – уже не человек. И отношение к тем, кто перестал быть людьми, хоть и разнилось от планеты к планете, от региона к региону, было примерно одинаковым – поражение в правах, контроль за передвижением и необходимость постоянно отмечаться в органах правопорядка, а то и полный запрет на нахождение под линией Ка?рмана.
Люди боялись модификатов, которые всё менее походили на самих людей – и это было естественно…
* * *
… Я медленно подняла тяжёлые веки. Слабость и тянущая боль сковали тело, но, похоже, всё было позади – надо мной белели резные наличники потолка палаты. Свет был приглушён, рядом никого не было. Накрытая белой простынёй, я полулежала в механизированной койке, в подлокотнике которой переливался огоньками целый ряд разноцветных кнопок управления. На столе стояла ваза с цветами и лежала пара книг. Наклонив голову, я прочла на корешках:
Гандил и Делавье. «Анатомия боя». А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век».
Кто их тут оставил? Весьма странный набор…
Палата была одноместная, и я мельком подумала – сколько же денег стоит такой больничный уход? Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать… Почувствовав отсутствие привычного наушника транслятора, я принялась шарить взглядом по столику с вазой и книгами. Сделала движение рукой, плечо тут же отдалось дикой болью, и я, сжав зубы, с трудом сдержала крик. Попыталась повернуться на бок и не смогла. Не могу двигаться, опять это долбанное бессилие!
Подумав вдруг о том, что я даже в туалет толком не смогу сходить, я беспомощно застонала, слёзы сами покатились из глаз. Так я и лежала с глазами на мокром месте, не в силах их вытереть, пока не открылась дверь и не вошла медсестра, услужливо поинтересовавшись:
— Лиза, вам что-нибудь нужно?
— Да, — прогундосила я. — Вытрите мне лицо, пожалуйста…
Она подошла и обтёрла меня салфеткой, проверила все жизненные показатели и скрылась за дверью, пообещав, впрочем, вскоре вернуться.