Погоня за судьбой
Шрифт:
Машина, поднимая пыль, сползла на обочину и остановилась. Марк, не открывая дверь, ловко выпрыгнул наружу и поднялся на высокий придорожный холм. Приложив руку ко лбу, несколько секунд он всматривался куда-то вдаль, словно заправский морской волк на палубе корабля, после чего скрылся за насыпью.
В уходящем вдаль полотне дороги, словно в зеркале, отражался знойный, вибрирующий в причудливом ритме воздух. Он плыл, извивался и перетекал из одной формы в другую, подобно восточной красавице из старых сказок. Зрелище было завораживающим, и я не могла оторвать взгляд от вечного движения этого горячего
Шли тягостные минуты, а Марка всё не было. За это время можно было дойти до самых лавовых полей и вернуться… Он что там, присесть решил?
Покинув машину, я стала взбираться на холм, на кромке которого пару минут назад стоял Марк. На вершине я остановилась. Передо мной открылся раскалённый оранжевый океан, раскинувшийся в бесконечность – покрытая волнами дюн голая пустыня без единого признака жизни. Вдоль барханов ветер без устали гнал песок, подбрасывая его в небо и закручивая в пылевые вихри, убегающие прочь, за горизонт. Марка не было.
— Марк! — позвала я. — Хватит прятаться!
По песку пробежала рябь, в лицо повеяло прохладой. Никто не отозвался. Бездонное одиночество сдавило сердце тисками, я набрала в воздух лёгкие и что было силы закричала:
— Марк! Не уходи!
* * *
— Марк… — прошептала я и открыла глаза.
Было темно и тихо, корабль покоился на месте, и только тускло горела синеватая лампочка ночника. Я взглянула на часы – стояло раннее земное утро. Голова раскалывалась, как это обычно бывало на следующий день после «Персистенса» – и это только начало. Порой окончательно прийти в себя я могла лишь через неделю.
Я наскоро оделась и вышла в коридор, чтобы проверить раненого. Оказавшись возле его комнаты, заглянула через приоткрытую дверь. Заметно порозовевший, он сопел теперь в койке, накрытый одеялом из серой овчины.
От сердца тут же отлегло, я вернулась в свою каюту и наконец позволила себе принять душ. Мимолётный взгляд в окно выхватил заснеженные деревья и непролазные сугробы. Судя по всему, Надюша всё-таки нашла неплохое место, где и спрятала корабль…
Горячая вода расслабляла, смывая свинцовую тяжесть с уставшего тела. Наверное, нет ничего лучше, чем просто постоять под потоком нежной, ласковой воды… А потом, конечно же, съесть что-нибудь, чтобы порадовать желудок. Я вспомнила принесённый Марком со станции жареный палтус, бесконечно далёкий и столь же бесконечно вкусный – таким он казался мне сейчас, когда живот ворчал, требуя себе занятие…
В кают-компании одинокий профессор Мэттлок, сидя у окна, вглядывался в раскинувшуюся по ту сторону ферропластика гладь озера. Будто кристальное зеркало, оно было обрамлено щербатыми, почти отвесными горами. Обернувшись, археолог улыбнулся мне:
— Какое великолепие, Лиза, вы только поглядите! Никогда не думал, что окажусь в столь красивом месте!
— Не потому ли оно такое красивое, что сюда не ступала нога человека?
Я прошла к синтезатору пищи и выбрала блюдо. Пожужжав, механизм выплюнул тарелку с овощным рагу и рыбным стейком, и желудок тут же нетерпеливо заворочался внутри. Я присела напротив профессора.
— Я думаю, — заметил тот, — что за эти сотни лет на матушке-Земле не осталось места, где бы человек не побывал.
—
— А что, в сущности, есть мусор? — Он взглянул на меня, уплетающую за обе щёки. — Любое живое существо оставляет следы жизнедеятельности, будь то сломанные ветки, остатки еды или грязь. Отличие наше от животных лишь в том, что человек в своей жизнедеятельности достиг более высокой степени переработки материалов, поэтому вместо, например, рыбьих костей или заброшенных гнёзд оставляет глянцевые обёртки, кострища и масляные пятна.
Вежливо слушая профессора, я поглощала завтрак. Желудок наконец получил возможность поработать, а я, проглотив очередной кусок, заметила:
— Не соглашусь. Вы смешиваете естественное, природное с искусственным, наносным. Брошенный рыбий скелет – это не продукт переработки. Он не наносит вреда, со временем он будет поглощён почвой и растворится без следа. А масляное пятно убьёт всё живое вокруг и оставит выжженную землю.
— А вы знали, Лиза, что за последние сто лет появилось множество новых микроорганизмов? — Мэттлок поднял вверх морщинистый палец. — Уже давно известны такие, которые за считанные месяцы перерабатывают пластик, нефтяные разливы и другие, казалось бы, «вечные» отходы. Природа сама приспосабливается к людям, как когда-то люди приспособились к природе. Это – самый настоящий симбиоз.
Мне было чем возразить – про бескрайние полигоны и захоронения отходов, которые останутся на тысячелетия, про разорительные вырубки лесов, про животных, лишённых дома, вымерших и просто истреблённых людьми, но рот мой был занят. Мэттлок ещё раз мягко по-отечески улыбнулся – очевидно, прочeл мои мысли, – и в задумчивости отвернулся к окну.
На пороге показался выпуклый медный цилиндр, зажатый в манипуляторах, а следом в кают-компанию вплыл дядя Ваня. Мы с профессором вопросительно уставились на киборга, и Мэттлок восторженно воскликнул:
— Иван, да это же… самовар?!
— Он самый! — радостно отреагировал дядя Ваня. — Я всё ждал подходящего случая, чтобы пустить его в дело, и наконец дождался! — Подкатившись, старик водрузил блестящий пузатый самовар на стол. — Вы тут о природе да о погоде, а погода, доложу я вам, как раз располагает к хорошему чаепитию… Кстати, Лиза, о твоей извечной проблеме сосуществования человека и природы давно уже высказались умные люди. Порешили на том, что все беды начались, когда человек отделил себя от природы и сделал её простым объектом своей воли.
— Фейербах, если не ошибаюсь? — уточнил профессор.
— И не только он. Мы же с вами понимаем, что если бы люди, слившись в гармонии со своей Матушкой, до сих пор носили шкуры и охотились с палкой, то не было бы никакого прогресса. И мы бы сейчас не сидели здесь, в тепле, предаваясь благам цивилизации. Так что я предлагаю компромисс – в знак уважения к динозаврам сегодня мы не будем жечь ископаемое топливо и чадить углекислотой. Вместо этого вернёмся к истокам!
И, повернувшись ко мне, он вкрадчиво промолвил: