Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.
Шрифт:
Для данной работы, наряду с опубликованными, были обследованы хранящиеся в фонде Литовской метрики (РГАДА. Ф. 389) книги за конец XV — 40-е гг. XVI в. [110] За исключением 9-й книги, дошедшей до нас в подлиннике [111] , остальные за этот период являются копиями конца XVI в., сделанными по распоряжению канцлера Льва Сапеги с хранившихся в архиве Великого княжества Литовского оригиналов. Большинство книг Метрики в их нынешнем виде представляют собой сборники документов, весьма сложные по своему составу: они содержат фрагменты посольских книг и тетрадей (особенно книги № 5, 7, 8, 15), жалованные и подтвердительные грамоты господарей на земельные владения, правые грамоты («выроки») по судебным делам, областные привилеи, переписку великого князя с литовскими сановниками и другую документацию. При таком богатстве содержания метрические книги служат незаменимым источником как при выяснении внутреннего положения Великого княжества в рассматриваемый период, так и при изучении его внешней политики, включая отношения с Россией.
110
ЛМ. Кн. 5–15, 17–25, 27–41, 223–231, 587, 589. За время, прошедшее с момента окончания работы над первым изданием данного исследования, были опубликованы метрические книги № 5, 8, 10, 11, 25, 28, 225 (см.
111
См.: Бережков Н. Г.9-я книга записей Литовской метрики // Исследования по истории Литовской метрики… С. 32–63.
Поскольку Метрика является архивом великокняжеской канцелярии, внутренняя жизнь окраинных восточных земель отразилась в ней слабо. В особенности это относится к уделам верховских и северских князей: факт, по нашему мнению, свидетельствует о слабой связи этих земель с центром Литовского государства. Тем не менее, поскольку удельные «архивы» до нас не дошли, сохранившиеся в составе Метрики акты имеют особую ценность и в сочетании с данными других источников (в частности, посольских книг) дают, как представляется, достаточную основу для выяснения статуса «украинных» князей и их владений.
Ряд документов из фонда Метрики вводятся нами в оборот впервые. К ним относится реестр раздачи волостей в держание брянским боярам 1496 г., список дворян Великого княжества (ок. 1509 г.), квитанции раздачи денежного и другого жалованья князьям, боярам, дворянам и иным лицам и многие другие акты. Некоторые документы, давно опубликованные и известные исследователям, но остававшиеся совершенно неизученными, впервые подвергнуты подробному анализу: это относится, в частности, к такому ценнейшему источнику, как реестр смоленских бояр и слуг 1480-х гг. В работе предпринята попытка выявить и систематизировать весь содержащийся в Метрике материал о персональном составе и судьбах боярства Смоленска, Брянска, Путивля, Чернигова и других порубежных земель.
Ценным дополнением к книгам Литовской метрики служат материалы бывшего Радзивилловского архива: в нескольких фондах Отдела рукописей Российской национальной библиотеки автором этих строк были выявлены дворянские реестры 1514 г., переписка литовского гетмана Юрия Радзивилла времен Стародубской войны (1534–1537 гг.) и другие ценные документы первой половины XVI в.; они составили отдельный том, вышедший в серии «Памятники истории Восточной Европы» [112] .
112
Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки. Первая половина XVI в. / Сост. М. М. Кром. М.-Варшава, 2002 (=Памятники истории Восточной Европы. Т. VI).
Другим многофункциональным по возможностям использования источником являются посольские книги сношений России с Литвой и Польшей, опубликованные в конце XIX века [113] . Помимо сведений о войнах, перемириях, переговорах между двумя державами, они содержат ценную информацию о внутриполитической ситуации в приграничных районах: в частности, перечисляются имена наместников порубежных литовских городов в конце XV в., постоянно говорится о взаимоотношениях «украинных» князей между собой и с государями Москвы и Литвы и т. д. Большая лакуна в посольских книгах за 1505–1517 гг. отчасти покрывается дипломатической перепиской (кстати, еще не введенной в научный оборот), сохранившейся в 7-й книге Метрики. Ценным дополнением к этим сведениям служат наказы русским послам в Крым, содержащиеся как в изданных посольских книгах (до начала 1520-х гг. [114] ), так и в хранящихся в архиве (РГАДА. Ф. 123). Некоторую информацию по интересующей нас теме можно почерпнуть в статейных списках сношений России с Пруссией и Империей [115] .
113
Сб. РИО. Т. 35. СПб., 1882; там же. Т. 59. СПб., 1887.
114
Сб. РИО. Т. 41. СПб., 1884; там же. Т. 95. СПб., 1895.
115
Там же. Т. 53. СПб., 1887; ПДС. T.I. СПб., 1851.
При выяснении положения князей в Великом княжестве Литовском нельзя обойтись без данных родословных книг; в работе использованы родословия нескольких редакций, наиболее ранние из которых, опубликованные М. Е. Бычковой, относятся к 20–30-м гг. XVI в. [116] Родословия позволяют воочию судить о процессе дробления и измельчания княжеских родов, кроме того, там содержатся некоторые уникальные факты: например, упоминание о конфликте жителей Брянска со своими князьями Можайскими. Ценные подробности имеются также в родословной памяти кн. Глинских [117] .
116
БК. Ч. 1. М, 1787; ВМОИДР. Кн. X. М., 1851; РИИР. Вып. 2. М., 1977. О редакциях родословных книг см.: Бычкова М. Е.Родословные книги XVI–XVII вв. как исторический источник. М., 1975. С. 14–121.
117
См.: Бычкова М. Е.Родословие Глинских из Румянцевского собрания // Записки Отдела рукописей (ГБЛ). Вып. 38. М., 1977. С. 104–125.
Для изучения судеб смоленского боярства в Московском государстве XVI в., а также процесса испомещения на новоприсоединенных землях в работе привлечены писцовые книги середины XVI — начала XVII в., Дворовая тетрадь 1550-х гг., а также смоленская десятая 1574 г. [118] Возможности ретроспективного анализа этих источников при рассмотрении указанных проблем обоснованы в тексте исследования.
Нарративные источники — летописи и хроники — освещают ход русско-литовских войн рубежа XV–XVI вв. В великокняжеском своде 90-х гг. XV в., отразившемся в заключительных частях Московского свода по Уваровскому списку, Сокращенного свода, Симеоновской и Типографской летописей, а также Прилуцком и Уваровском видах «Летописца от 72-х язык» (опубликованных в 1963 г. под названием «Летописные своды 1497 и 1518 гг.») [119] , — эпизоды пограничной войны конца 80 — начала 90-х гг. изложены очень лаконично и без какого-либо идеологического обоснования действий московского государя. В летописании начала XVI в. заметно возрастает интерес к противоборству с Литвой: подробно излагаются военные события 1500–1502 гг., а в оправдание нарушения мира Иваном III пересказываются (видимо, на основе посольской книги) заявления московской стороны о притеснении
118
Торопецкая книга 1540 г. // Археографический ежегодник за 1963 г. М., 1964; ПКМГ. Ч. 1. Отд. 1–2. СПб., 1872–1877; РГАДА. Ф.1209. Кн. 539, 582, 619, 10815, 10816; ТКДТ. М.-Л., 1950; Разборная десятая 1574 г. по Смоленску // ЛИРО. 1913. Вып. 1–2. С. 82–99.
119
ПСРЛ. Т. 25, 27. М.-Л., 1949, 1962; там же. Т.18. СПб., 1913; там же. Т. 24. Пг., 1921; там же. Т.28. М.-Л., 1963. О своде 1490-х гг. см.: Лурье Я. С.Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976. С. 243–254. См. также его статьи в изд.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. (Вторая половина XIV–XVI в.). Ч. 2. Л-Я. Л., 1989. С. 21–22, 56–57, 63–64, 34–35 и др.
Еще более сильную идеологическую нагрузку несут статьи, посвященные войнам с Литвой, в официальном летописании первой четверти XVI в. Это особенно заметно в подробном рассказе о взятии Смоленска в Иоасафовской летописи: здесь изображена умильная сцена ликования «освобожденных» московскими войсками смольнян, которые «с великого государя боляры и воеводы… начаша здравствовати и целоватися, радующеся, с великою любовию, аки братиа единовернии…», а их жены и дети «православному великому государю благодарственыа испущающие гласы, избавльшеся и свободившеся злыа латынскиа прелести…» [120] . Весь этот пассаж, пронизанный церковной риторикой, повторяется и в более поздних московских летописях — Воскресенской и Никоновской [121] . Однако в Своде 1518 г. и Вологодско-Пермской летописи тот же эпизод взятия Смоленска изложен более реалистически, ни о каком ликовании горожан по случаю избавления от «латынства» там не говорится [122] .
120
ИЛ. М., 1957. С. 163.
121
ПСРЛ. Т. 8. СПб., 1859. С. 256; там же. Т. 13.1 пол. СПб., 1904. С. 20.
122
Там же. Т. 28. С. 348–349; там же. Т. 26. М.-Л., 1959. С. 304.
Уместно напомнить, что к тому же времени, что и Иоасафовская летопись, относится появление известных публицистических памятников — Послания Спиридона-Саввы и 1-й редакции Сказания о князьях владимирских (1520-е гг.) [123] , где проводится та же идея о превосходстве православия над католичеством, а московских государей — над литовскими князьями, впавшими в «латыньскую прелесть» [124] . Эти сочинения, как и составлявшиеся в России родословия литовских князей [125] , показывают, что борьба с Литвой шла и на «идеологическом фронте». Интересно, что провинциальное летописание обнаруживает независимость от официальной московской версии тех же событий. Так, псковский летописец, хорошо осведомленный о ходе русско-литовских войн, проявляет сдержанно-критическое отношение к успехам московского оружия, отмечает тяготы военного времени, упорство и стойкость смольнян, выдержавших несколько осад, и т. п. [126] Остается загадкой, каким образом попали в устюжские летописи, в частности, в Архангелогородский летописец, сведения о войнах с Литвой конца XV в. и начала XVI в.: по предположению исследователей, составитель северной летописи мог получить их от пленных литовских воевод [127] . Здесь содержатся уникальные подробности о пограничной войне 1493 г., о действиях русских воевод в 1508 г., походах 1513–1514 гг. и взятии Смоленска; наконец, рассказ о раскрытии в этом городе пролитовского заговора изложен, в отличие от Иоасафовской и близких к ней летописей, в иной и, как будет показано в ходе исследования, более правдоподобной редакции [128] .
123
Словарь книжников… Вып. 2. Ч. 2. С. 370–371, 408–411 (статьи Р. П. Дмитриевой).
124
Дмитриева Р. П.Сказание о князьях владимирских. М.-Л., 1955. С. 169–170, 177–178, 181.
125
Флоря Б. Н.Родословие литовских князей в русской политической мысли XVI в. // Восточная Европа в древности и Средневековье. М., 1978. С. 320–328.
126
ПЛ. Вып. 1. М.-Л., 1941. С. 97–100; там же. Вып. 2. М., 1955. С. 226, 259.
127
Сербина К. Н.Устюжское летописание XVI–XVIII вв. Л., 1985. С. 54–56.
128
ПСРЛ. Т. 37. Л., 1982. С. 98, 100–102.
Белорусско-литовские летописи [129] дают нам возможность взглянуть на изучаемые события как бы с другой стороны. Наиболее ранняя из них — так называемая Хроника Быховца, опубликованная (латиницей) Т. Нарбутом в 1846 г.; оригинал ее к настоящему времени утрачен. Датировка этого памятника остается предметом дискуссии, наиболее вероятная — 20-е (Р. Ясас) или 30-е гг. (М. А. Ючас) XVI в. [130] Самой ценной является заключительная часть Хроники, за 1492–1506 гг., где содержится, в частности, подробный рассказ о военных действиях на русско-литовском рубеже в 1500–1502 гг. [131] Более поздние белорусские летописи — Рачинского, Румянцевская, Евреиновская [132] — являются памятниками второй половины XVI–XVII в., в них есть некоторые интересные подробности русско-литовских войн (которые освещаются с литовских позиций, во враждебном к Москве духе), но они изобилуют ошибками; хронология ненадежна во всех белорусско-литовских летописях.
129
См.: Улащик Н. Н.Введение в изучение белорусско-литовского летописания. М., 1985 (здесь же обзор литературы).
130
Ючас М. А.Хроника Быховца // Летописи и хроники. 1973 г. М., 1974. С. 220–232 (здесь же разбор имеющихся точек зрения).
131
ПСРЛ. Т. 32. М., 1975. С. 164–173.
132
Там же. Т. 35. М., 1980.