Похищение Елены
Шрифт:
Поначалу ничего не происходило, и Серый с Виктором уже начали было обеспокоенно переглядываться, как вдруг из горлышка кувшина повалил сиреневый дым, моментально окутавший и джинна, и его дом, и сладкий запах ванили и корицы ударил в нос, как будто внезапно обрушилась стена склада специй.
От неожиданности оба заморгали, а когда дым и аромат рассеялись, у кувшина остался лежать неподвижно человек.
И это был не джинн.
— Ванька! Ванюха! Иван! Чтоб тебя мухи съели! — Волка как пружиной подбросило с места, и он налетел на распростертого
— Пусти меня! Пусти! Отстань!
Волк закаменел.
Не веря своим глазам, смотрел он на только что появившегося из кувшина — а откуда же еще! — человека.
И это был не Иванушка.
— Ты кто? — непослушными губами только и смог выговорить он.
— Я — Фарух. Купец. Начинающий…
— А где Иван?
— Заместитель джинна? Не знаю. Он там был, но, когда я туда попал, его там не было, — исчерпывающе объяснил он.
— А ты сам-то как туда попал? — сердито потребовал ответа Волк, уперев руки в боки.
— Не знаю, — честно признался начинающий купец. — Я падал в пропасть и вдруг… очутился там. В комнате.
И тут страшное подозрение закралось ему в голову.
— Это мой кувшин! — быстро протянул он руку, чтобы вожделенный сосуд никуда от него нечаянно не ушел, но пальцы его сомкнулись на пустоте.
— Это мой кувшин, — мрачно объяснил ему Серый, сжимая до боли в пальцах рукоять меча.
Его взгляд даже не говорил, а кричал о том, что разница между начинающим купцом и заканчивающим купцом может быть всего в одном точном ударе.
— Так бы сразу и сказали, — все схватив на лету, сильно побледнел и инстинктивно сделал шаг назад Фарух.
— Где ты видел Ивана в последний раз?
— Н-на корабле. Я вызывал его, чтобы он спас нас от птицы Рух. Потом Семьбаб-мореход бросил меня на этом острове… пока я спал… и меня захватили в рабство. А потом, когда я попытался получить свой… то есть я хотел сказать — ваш кувшин назад… я оступился и рухнул в этот провал. А дальше я уже рассказывал. — Фарух растерянно замолк, но тут же спохватился — Но мы с вашим другом договаривались, что, когда он поменяется местами с джинном, я смогу получить этот кувшин.
— А насчет того, если ТЫ поменяешься местами с джинном, вы не договаривались? — недружелюбно поинтересовался Волк.
— П-по-моему, нет…
— Ну и все. Отойди и не мешайся. Купец…
— Но я же… Но как же… А как тогда… — Фарух был готов расплакаться.
Этого и следовало ожидать… Размечтался, дурень… А когда с ним еще было как-то по-другому? Под какой же несчастливой звездой и в какой такой злосчастный день родила его горемычная матушка, что он мается теперь всю свою ничтожную жизнь?
Огранщик, все это время с безмолвным участием поглядывавший на него, подошел поближе к Серому и что-то зашептал ему на ухо.
Отрок Сергий состроил кислую мину, но выслушал, вздохнул и, пробурчав что-то типа: «Ходят тут всякие, под ногами путаются»,
В клубах разноцветного дыма и снопах фейерверков перед ним предстал Шарад во всей своей стометровой красе — в перьях, стразах, пайетках, парче и кружевах, как Филипп Киркоров на бенефисе, и довольный, словно слон после купания.
— Слушаю и повинуюсь, — сложив ладони вместе, с достоинством поклонился он.
— Иди-ка сюда, уважаемый, — поманил его к себе Волк, и джинн быстро уменьшился до человеческих размеров и присел на край своего кувшина.
— Так чего тебе надо, коммерсант? — кивнул головой в сторону Фаруха Серый. — Только покороче — нам некогда.
— Я?.. Мне?.. — растерялся Фарух, но тут же собрался с мыслями, понимая, что, как правило, Фарухам такие предложения два раза не делаются. И, если быть точным, такие предложения ему не делались еще вообще ни одного раза. Он набрал полную грудь воздуха и начал пункт за пунктом озвучивать свою мечту: — Хочу самую большую и самую богатую лавку на всем шатт-аль-шейхском базаре, склад, полный товаров, самый большой, красивый и богатый дом в городе, стойла с десятком белых лошадей и верблюдов, прислугу, чтобы моей матушке больше никогда не приходилось работать, и… и… и…
— Ну что еще?
Фарух смутился и покраснел до самой тюбетейки.
— А можно, я джинну на ушко скажу?
— Валяй, — махнул рукой Волк.
Фарух робко оглянулся по сторонам — не подслушивает ли кто — и быстро шепнул Шараду несколько слов.
— Все? — сощурился Волк.
— Все! — счастливо кивнул начинающий купец, и если бы он улыбнулся еще шире, уголки его рта встретились бы на затылке.
— Шарад, исполни, будь другом, — ухмыляясь, отдал команду непроизвольно заразившийся такой улыбчивостью Серый.
— Слушаюсь и повинуюсь, — тоже улыбаясь в усы, склонил голову джинн.
И в тот же самый миг, непостижимым образом не привлекая внимания сотен и тысяч людей на улицах Шатт-аль-Шейха, на базаре, вежливо, но настойчиво потеснив соседей, разукрашенная, как рисунок ребенка, впервые в жизни дорвавшегося до фломастеров, появилась новая лавка.
Недалеко от пристаней вырос, как гриб-крепыш, вместительный глинобитный амбар, у дверей которого, закрытых на тяжелый висячий замок, на бочонке дремал на жаре суровый сторож с большущей палкой.
На самой широкой и чистой улице, ведущей прямо к самому калифскому дворцу, вдруг возник огромный дом с садом, стойлами с верблюдами и скаковыми жеребцами — все, как заказывали!
А посреди двора, ошарашенно оглядываясь и прижимая к мыльной груди стиральную доску, очутилась Саида-апа, мать молодого Фаруха, который пропал… пропал… Да нет же!.. Вот же он — в богатых одеждах, с кошельком, полным золота, на серебряном поясе, обнимает ее, целует и щекочет…
— Премудрый Сулейман! — ахнула матушка начинающего, но уже подающего большие надежды купца и уронила доску в пыль.