Похищение Луны
Шрифт:
Все торопились, и все же каждый оглядывался на Тамар Шервашидзе.
Впереди Тамар и Анули шел профессор. Держась рукой за перила, он временами останавливался, переводил дух и снова шел дальше. Подруги быстро его догнали.
Профессор заметил Тамар, но по годам ли ему кривить шею, как это делали молодые ординаторы?
Стройная фигура девушки, отраженная в большом зеркале на площадке лестницы, понравилась ему.
Не правда ли, какое большое удовольствие, идя на работу, неожиданно встретить прекрасное, молодое существо? Особенно утром!
— Это профессор Годерели, — шепнула Анули на ухо Тамар, сжав ее локоть.
Знаменитый хирург привык к тому, что незнакомые люди беззастенчиво произносят его имя на улице, в автобусе, в клинике. В другое время он не обратил бы на это внимания. Но сейчас он величаво обернулся. Узнал студентку Парджаниани (хотя она не выделялась ни своими способностями, ни внешностью), поклонился любезнее, чем обычно. Легкая улыбка осветила его черные глаза под всклокоченными, как воронье гнездо, бровями.
Как только хирург немного замедлил шаги, Анули приблизилась к нему и робко сказала:
— Я хочу попросить вас, профессор, чтобы вы разрешили моей подруге Шервашидзе присутствовать на вашей лекции.
— Ну что ж, пожалуйста, — ответил Годерели и улыбнулся Тамар.
— Может быть, ей скоро удастся стать вашей слушательницей.
— Пожалуйста, — повторил Годерели и заторопился. В коридорах, точно пчелы, возвращающиеся в улей, жужжали студенты.
Тамар вспомнились гимназические годы.
Непринужденность и простота, с какой юноши и девушки разговаривали друг с другом, понравились ей.
Они бродили или стояли парами, держались за руки. Иной юноша приближал губы к самому уху девушки и, смеясь, шептал ей что-то.
С какой завистью смотрела Тамар на этих студентов! Она вспомнила угрюмую скуку Зугдиди, постоянное подглядыванье любопытных из-за плетней, пересуды соседей.
— Видишь, с каким удивлением все смотрят на твои косы, — сказала ей Анули.
Тамар уже убедилась, что когда косы обвиты вокруг головы и спрятаны под шляпой, все равно люди и тогда пялят па нее глаза. Но все же решительно заявила:
— Завтра же остригусь, как все.
Клиника института была предназначена для особо тяжелых случаев. Проходя мимо палат, Тамар боязливо смотрела на лежавших в ряд рожениц. Из дальней комнаты доносился хоровой плач новорожденных.
В одной из палат лежали женщины, которым был сделан аборт. Бескровные щеки, посиневшие губы, ввалившиеся глаза.
В конце коридора висела табличка с надписью «Операционная». Сквозь стеклянную дверь проникал запах хлороформа.
Случалось ли вам, читатель, бродить весной по колхидским болотам? Видали ли вы лужи малахитового цвета — задумавшиеся, темноокие? И гнилые корни камышей — обиталище жаб, лягушек и пиявок?
В топи, окутанной влажными испарениями, вы, конечно, замечали прекрасное растение, которое ботаники назвали «колхидской феей». Ее стебель возвышается над водой, и вся она осыпана
Удрученный безмолвием колхидских трясин, вы, конечно, останавливались, завидев этот цветок, и ощущали ясную радость, глядя на него.
Так и здесь, в атмосфере, насыщенной страданиями человеческой плоти, врачи и студенты засматривались на Тамар.
Когда в переполненной аудитории Тамар слушала лекцию профессора Годерели, ей представилось, что ее жених Тараш Эмхвари тоже мог бы стать маститым профессором, вот вроде Годерели. У него была бы такая же мягкая, неторопливая речь, с таким же напряженным вниманием слушали бы его сотни студентов.
Но ведь Тараша не берут в университет… Еще тяжелее показалось ей проститься с этой мечтой и с надеждой поступить в институт.
После лекции студентов пригласили присутствовать при операции. Тамар со страхом вошла вслед за Анули в операционную.
Люди в белых халатах хлопотали вокруг стола. Лицо больной было закрыто хлороформной маской. Едкий запах одурманивал Тамар.
В руках у Годерели сверкнул нож. Тамар вздрогнула и невольно закрыла глаза. Перед ней встал образ Мананы Анчабадзе.
КРОВЬЮ БЫЛА ОРОШЕНА ТРАВА
Циклон пронесся по Черному морю. Горные потока, разбушевавшись, снесли мосты, переправы и мельницы.
Разъяренный Ингур во многих местах размыл полотно очамчирской железной дороги. Поэтому Дзабули пришлось ехать в Окуми кружным путем, морем.
Бросив службу в Зугдиди, она перевезла сирот на родину, в отцовскую лачугу. И теперь дежурили Дзабули и Хатуна у постели больного Арзакана; прикладывали к месту вывиха листы котовника, растирали ушибленные места.
Каждый день у Арзакана поднималась температура. Он простудился, пролежав всю ночь на сырой земле. Бедро и правая рука были сильно ободраны за те несколько секунд, когда Арабиа волочил его, повисшего на стремени.
Из-за растяжения жил на ноге он не мог без посторонней помощи даже приподняться на постели.
Ко всему этому зарядили нудные осенние дожди.
Ломкац Тарба, раненный Арзакаиом в живот, умер на следующий день. Трое его братьев бежали в лес. Между Тарба и Звамбая возникла кровная месть.
Так как кругом жили семьи Тарба, то скоро все соседи оказались врагами Арзакана и его семьи.
Когда аробщики привезли Арзакана домой, он попросил, чтобы его уложили на кухне. Знал, что близость брюзги-отца будет для него невыносима.
Последняя напасть, свалившаяся на его дом, окончательно пришибла Кац Звамбая. Он никуда не выходил, сторонился больного сына.
Хатуна, как тень, металась между самодуром-мужем и больным Арзаканом.
И все новые беды сыпались на них.
Чежиа сняли с работы, на его место назначили Арлана. И тотчас же Арлан послал к Звамбая посредника, предлагая продать ему Арабиа. Получив решительный отказ, он через некоторое время внес Кац Звамбая в список лишенцев.