Похищение Луны
Шрифт:
Сделав вид, что не расслышала, Хатуна переспросила:
— Что велишь, батоно?
— Встань, говорю, и присмотри за своим сыном.
Хатуна похолодела.
«Может, Тарба собираются на нас напасть? Или Кац с пьяных глаз сам решился на что-нибудь страшное?» От страха у нее подгибались колени. Кац, рассвирепев, закричал:
— Ну, живей, живей!
Ударил кулаком по столу так, что зазвенели миски.
Дети съежились от страха. Из глаз Джаму покатились слезы.
Арзакан дожидался матери. Удивился, когда Хатуна, войдя
Черный головной платок ее развязался, концы болтались. Она суетилась около очага, бормоча:
— Куда запропастилась эта кадка?
Арзакану с постели было видно, что кадка по-прежнему стоит там же, у очага.
Потом мать присела на корточки и, не подвязывая концов платка, принялась мыть кадку. Плечи ее вздрагивали.
Вдруг бросила мыть, встала, приоткрыла дверь, выглянула во двор. Кац Звамбая, держа в одной руке топор, а в другой — петлю веревки, гонялся с обоими сыновьями за буйволом и быками.
Келеш и Джаму, размахивая палками, старались преградить дорогу разбегавшейся скотине. Задрав хвосты, в испуге метались волы. Взбесившийся буйвол с ревом налетел на плетень. С жалобным блеяньем бегала по двору стреноженная коза.
Дрожа всем телом, Хатуна опрометью бросилась к кувшину с холодной водой (можно было подумать, что начался пожар), долила котел, попробовала воду рукой, подозвала Дзабули.
Они вместе потащили котел, приподняли Арзакана и опустили его ноги в воду.
Хатуна, оставив Арзакана на попеченье Дзабули, снова метнулась к двери и выглянула во двор. Смотрит, и не верит собственным глазам. Протерла их. Как раз в эту минуту Кац Звамбая топором отхватил буйволу голову. Голова покатилась к орешнику.
Хатуна сжалась, тело ее покрылось пупырышками, как у ощипанного гуся. Почувствовала в ужасе, как вздыбились волосы на ее голове, приподняв платок.
Не помня себя, кое-как доплелась до постели сына, стала за его спиной, положила ему руку на лоб. Спросила прерывающимся голосом:
— Не лихорадит ли тебя, нан? [47]
Со двора послышалось мычанье быка, потом все стихло.
Хатуна поняла, что это наверное мычал Цабла: как раз в том углу держал его на веревке Келеш.
47
Н а н — ласковое обращение.
Бросилась искать полотенце, чтобы обтереть Арзакану ноги, плакала беззвучно, вытирая рукавом слезы.
И снова со двора донеслось мычанье.
Потеряв голову, Хатуна бестолково металась около постели. Потом очнулась, кинулась оттаскивать котел.
Резкая боль свела поясницу.
Подоспевшая Дзабули помогла ей, с трудом они дотащили котел до угла.
— Достань котовник, — попросила Хатуна.
А сама машинально поглаживала края кадки, и слезы
Со двора доносился рев.
Неожиданно Дзабули уронила коптилку. Воспользовавшись этим, Хатуна подбежала к двери. Смотрит: за Квишорой, бычком Арзакана, гоняются Кац и оба ее сына.
Квишора прыгнул, перескочил через изгородь.
У Хатуны отлегло от сердца. Вернулась к очагу и опустила шумовку в кадку с варившимся в ней котовником. И вдруг до ее слуха донеслось душераздирающее блеянье пойманной козы.
Когда Дзабули снова зажгла коптилку, Хатуна увидела, что Арзакан смертельно бледен. Лежал затаив дыхание и устремив взор в темный потолок.
Потом закрыл глаза, будто хотел уснуть.
Сказал матери:
— Поди посмотри, что с отцом, — и отвернулся к стене.
Уже давно прошло время ужина.
Поднимаясь по лестнице в дом, Хатуна увидела на балконе, на столе, окровавленные головы коровы, буйвола, волов.
Келеш и Джаму, страшно бледные, держали в руках сосновые лучинки.
Кац Звамбая, присев на корточки, солил кожу буйвола. На полу валялась голова козы.
Бесконечное страданье и укор прочла Хатуна в остановившихся глазах любимых животных.
Голова коровы нисколько не изменилась. Так же покорно и кротко смотрела она потухшими зрачками.
— Что ты наделал, батоно! — застонала Хатуна, спрятав лицо в руках.
Обессиленный Кац Звамбая бросился на циновку в надежде заснуть.
Но только начнет погружаться в сон, тотчас же мерещатся ему открытые и после смерти глаза коровы, буйвола, волов…
Все ближе приближалось видение; кружились вокруг Кац Звамбая грустные, влажные глаза животных, а между ними плясал бес — тонконогий, с козьей головой, юркий, хихикающий бес…
Вздрагивал Кац, протирал глаза.
Потом сон снова одолевал его, и опять окружали его застывшие влажные глаза, и снова вытанцовывал в темноте бес с козлиными рогами…
Было за полночь, когда вернулся бычок Арзакана.
Подошел к ореховому дереву, обнюхал траву, орошенную кровью его братьев. Заревел, начал передними ногами рыть землю. Всю ночь ревел страшным голосом.
Ни Хатуна, ни Дзабули не сомкнули глаз в эту ночь.
«ЗОЛОТОЕ РУНО»
Ночь исподтишка подкрадывалась к зубцам Метехи. Сначала Шурисцихе и Сеидабад были цвета снегирей. Потом их заволокли темные полосы. А мерцание элекрических лампочек, вспыхнувших в городе, вскоре и вовсе погрузило во мрак Сеидабад.
В узких азиатских улицах, переулках и в крытых, с запыленными стеклами пассажах старого Тбилиси стоял запах плесени и овчины.
По базару проходило стадо. Пастухи длинными батогами подгоняли овец.
Овчарки с подрезанными ушами степенным шагом шли по обеим сторонам. Козлы и бараны и здесь, в городе, исполняли свою роль вожаков.