Похищение Луны
Шрифт:
Помолчав, продолжала:
— Ну и что же? Она оказалась умнее нас всех. Она уже вышла замуж, у ее мужа двухэтажный дом, собственная машина и большая практика. Лето она проводит в Кисловодске, осень — в Гагра. Муж работает как вол. А у Лили каждый сезон новый поклонник и еще один постоянный, почти официальный, — ездит с ее мужем на охоту. Этим летом они все трое были в Гагра.
— Что же сказал Шелегиа? — осторожно спросила Тамар.
— Вчера я встретилась с ним в клинике. Говорит: «На днях приедут Тамар и Арзакан, вместе. Оба выбрали медицинский факультет. Хорошо, когда и профессия объединяет мужа
— Да, но я вовсе не собираюсь выходить за Арзакана.
— Ты что, не можешь отделаться от княжеской фанаберии? Совсем как моя мать.
— При чем тут фанаберия, Анули? Я выйду замуж только по любви.
— Ну, знаешь ли, все эти басни о любви наболтали нам романисты. В одном я согласна с матерью: лишь неразумные девушки ждут любви, чтобы выйти замуж. Голодающие влюбленные в конце концов возненавидят друг друга.
Для любви, Тамар, необходим комфорт. Довольно с меня бедности, не хочу я погибать под развалинами нашей семьи. Жизни я хочу, радостной жизни. А любовь… любовь придет потом.
Манджгаладзе мне совсем не нравится, я уже тебе говорила. Но с ним я буду обеспечена. А что мог бы мне дать Джорджадзе, если бы я пошла за него?
— Кстати, куда он девался?
— Разве ты не знаешь? Он сватался ко мне, но я ему отказала, и он застрелился на охоте.
Тамар огорчилась.
— Какой был красавец этот Джорджадзе! Приподнявшись на постели, Тамар подобрала косы, обернула их вокруг головы.
— А ты никак не расстанешься со своей старомодной прической! Завтра же сведу тебя к моему парикмахеру, так и знай. Никто в городе уже не носит кос, разве что на Авлабаре [45] или в Чугуретах [46] можно еще встретить какую-нибудь длинноволосую мещаночку. Удивляюсь, что тбилисские мальчишки не освистали тебя.
45
Авлабар (древний Исэни), Чугурети — районы города Тбилиси.
46
Авлабар (древний Исэни), Чугурети — районы города Тбилиси.
Кроме того, появиться с такой прической в институте просто неудобно. Если придешь туда в таком виде, поверь, не миновать тебе стенгазеты.
Тамар молчала. Но ни ей, ни Анули не спалось, и они снова пустились в разговоры.
— Правда, что тебя исключили из института? — спросила Тамар.
— Да, исключили, но это ничего. Скоро я перестану быть княжеской дочерью, на днях мы с Манджгаладзе идем в загс. Разве допустят теперь в институт студентку с княжеской фамилией, если отец «не имел заслуг перед революцией».
Тамар задумалась. На мгновение в ее памяти мелькнул образ Арзакана, потом она перенеслась мыслями к Тарашу. Вспомнила международный вагон…
Если Тараша не пригласят в университет, то ей не попасть в институт.
Вернуться в Зугдиди?.. Слушать воркотню озлобленного отца, пьяную болтовню Шардина Алшибая, сплетни досужих гостей, стоны оперируемых женщин в кабинете Херипса…
При одной этой мысли ее охватила тоска.
Вдруг, совсем неожиданно, Анули заявила:
— Да, Шелегиа говорил еще, что
И, сказав это, посмотрела ей прямо в глаза. Тамар покраснела. Но Анули не заметила этого в полумраке. Тамар поправила подушку.
— Видно, большой сплетник этот Шелегиа, — пробормотала она.
— Нет, когда я увидела вас вместе, мне тотчас же вспомнились его слова.
Видишь ли, Тамар, хотя Тараш мне двоюродный брат, но я не советую тебе связываться с ним. Он совсем не приспособлен к теперешней жизни. В наше время такие люди ни на что не пригодны.
Ведь вопрос о приглашении его в университет провалился. В прошлом году он жил у нас, поэтому извещение из университета пришло сюда. Я хотела сказать ему об этом сегодня, но мама не позволила. «Сама, говорит, скажу».
И ты думаешь, он будет очень огорчен? Да он просто исполнял желание своей матери и тетушки, а сам вовсе не хотел профессорской кафедры. Ему всего милее его Абхазия, лошади и охота.
Отец его, покойный Джамсуг, был такой же сумасброд. Говорят, он обменял двадцать десятин земли на одну породистую лошадь. Наш Тараш фантазер, а на что фантазерам семья?
Тамар была подавлена этой новостью.
— Что же написано в извещении? — спросила она дрожащим голосом.
— Да что же! Написано, что его исследование забраковано.
— Почему?
— Ну, отклонили как… — Анули запнулась.
— Как что?
— Как не отвечающее современным требованиям.
Тамар показалось, будто пелена застлала ей глаза. Она с головой закрылась одеялом.
Анули продолжала тараторить:
— Нина Алавидзе третий раз вышла замуж, позавчера регистрировалась. Тина Цхведадзе разошлась с мужем, Элико Синауридзе сделала аборт, Манана Анчабадзе умерла в Баку от внематочной беременности…
Тамар вспомнила лучезарное лицо Мананы с крошечной родинкой на правой щеке, вспомнила лето, проведенное с ней на берегу Черного моря, ее молодое стройное тело…
— Пора спать, девочки, уже третий час, — послышался голос тетки Армадар.
Анули заснула, лежа на спине. Рот у нее был полуоткрыт. Печать странной муки лежала на ее бледном лице. Во сне она казалась гораздо старше своих лет.
Тамар беспокойно ворочалась на постели. Приподымалась, поправляла волосы, переворачивала подушку.
Тяжелые капли дождя били в окна. Звенели надтреснутые стекла. И минутами казалось Тамар, что какая-то темнокрылая птица хочет через решетку ворваться в комнату.
Тамар глубже зарылась в подушку.
В ее воображении мелькало лицо Тараша, вспоминались его горячие ласки.
С улицы уже доносился скрип ароб, резкие покрикивания: «Амо-о, ха!», далекие сигналы трамваев, назойливый колокольчик керосинщика.
Баритоном гудел старьевщик…
— Мацони, мацо-они! — зычно выводил погонщик осла.
И где-то далеко, очень далеко, мерно зазвонил одинокий колокол.
Тамар насчитала шесть ударов. Потом сон затуманил ее сознание…
В десять часов утра по лестнице гинекологической клиники торопливо поднимались студенты в белых халатах, медицинские сестры, врачи. Санитары проносили на носилках больных женщин и новорожденных детей. Мужчины и женщины с портфелями, скинув верхнее платье, быстрым шагом взбегали по сверкающим ступеням.