Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
Тут он встал, зажег еще одну свечу и некоторое время пристально меня разглядывал. Я с удивлением увидел, каким серьезным и даже мрачным стало его лицо. Мне даже показалось, что оно побледнело.
— Вы либо очень простодушны, либо совсем наоборот, и я вижу, что мне придется кое-что сказать вам под секретом,— сказал он наконец.— Это политическое дело... Да-да, мистер Бальфур, хотим мы того или нет, но оно политическое! И я содрогаюсь при мысли, как много от него зависит. Едва ли мне нужно объяснять столь образованному юноше, что к политическому делу мы подходим совсем иначе, чем к уголовному. Salus populi suprema lex [50] ,— эта максима открывает путь для всяческих злоупотреблений, но она обладает силой, какую
50
Да будет благо народа высшим законом (лат.).
— Прошу прощения, милорд, но я хочу, чтобы вы поверили только тому, что я сумею доказать,— перебил я.
— Ах, мой юный джентльмен, — сказал он,— не будьте столь прямолинейны и позвольте человеку, который, по меньшей мере, вам в отцы годится, выразить с помощью собственного скудного красноречия собственные убогие мысли, даже если они, к несчастью, не совпадают с мыслями мистера Бальфура. Вы хотите, чтобы я поверил в невинность Брека. Мне это представляется не особо важным, тем более что мы его не поймали. Но вопрос о невиновности Брека касается не его одного. Признание ее уничтожит все предпосылки обвинения, которое мы готовим против еще одного, совершенно иного преступника. Человека, закореневшего в измене, уже дважды восстававшего с оружием в руках против своего государя и уже дважды прощенного — сеятеля крамолы и (независимо от того, кто именно стрелял) несомненного вдохновителя этого преступления. Мне незачем объяснять вам, что я говорю о Джеймсе Стюарте.
— А я могу лишь бесхитростно ответить, что я пришел сюда, чтобы частным образом доказать вашей милости невинность Алана и Джеймса, и что я готов подтвердить ее показаниями на суде,— сказал я.
— На это я отвечу вам столь же бесхитростно, мистер Бальфур,— сказал он,— что в таком случае я не вызову вас для дачи показаний, и желал бы, чтобы вы вообще больше об этом никому не говорили.
— Вы вершитель правосудия в этой стране,— вскричал я,— и вы предлагаете мне совершить преступление!
— Я человек, обеими руками оберегающий интересы этой страны,— ответил он,— и я говорю вам о политической необходимости. Патриотизм не всегда согласуется с формальными требованиями морали. Полагаю, вас это должно радовать, как залог и вашего спасения. Факты свидетельствуют против вас, и если я все-таки пытаюсь выручить вас из весьма опасного положения, то отчасти, разумеется, потому, что я отдаю должное вашей честности, которую вы доказали, придя сюда, а также ради письма Пилрига, но главное — потому что в этом деле на первое место я ставлю свой политический долг, а служебный — на второе. По той же причине — повторяю вам столь же откровенно — мне не нужны ваши показания.
— Мне не хотелось бы создать у вас впечатление, будто я пытаюсь грозить, когда просто изложу суть нашего положения,— сказал я.— Но если вашей милости мои показания не нужны, мне кажется, другая сторона будет в восторге заручиться ими.
Престонгрейндж снова встал и начал прохаживаться по комнате.
— Вы все-таки не настолько юны,— сказал он,— чтобы не помнить сорок пятый год и как его события потрясли страну. Пилриг пишет, что вы верны церкви и государству. А кто спас их в тот роковой год? Я говорю не про его королевское высочество с его шомполами, хотя тогда они и оказались весьма полезными. Но страна была спасена и сражение выиграно еще до того, как Камберленд подошел к Друммосси. Так кто же спас ее? Я повторяю: кто спас протестантскую религию и все здание наших гражданских установлений? Во-первых, покойный лорд-президент Каллоден: он показал себя достойным имени мужчины и не получил никакой благодарности,— так и я, которого вы видите перед собой, напрягаю все силы на той же службе, не ожидая иной награды, кроме сознания выполненного долга. Кто еще, кроме лорда-президента? Вы знаете ответ не хуже меня. Он служит пищей для сплетен, которые подхватили
— Тут вы совершенно правы,— заметил я.
— Волнения в горных краях послужат сигналом нашему старому врагу, не спускающему с нас глаз,— продолжал лорд-адвокат, назидательно взмахивая пальцем при каждом шаге.— И поверьте мне, может вновь повториться сорок пятый, только Кэмпбеллы будут теперь на другой стороне. Чтобы спасти жизнь этого Стюарта — жизнь, которой закон уже не раз должен был его лишить за многое другое,— вы готовы ввергнуть свою страну в войну, поставить под угрозу веру своих отцов и подвергнуть опасности жизнь и имущество скольких тысяч ни в чем не повинных людей?.. Вот какие соображения влияют на меня, мистер Бальфур, и надеюсь, они повлияют и на вас, человека, почитающего свою страну, благое правительство и истинную веру.
— Вы откровенны со мной, и я вам за это благодарен,— сказал я.— И попытаюсь отплатить вам такой же откровенностью. Я верю, что ваша политика разумна. Я верю, что на вашу милость возложен великий долг, я верю, что вы смирили перед ним свою совесть, когда приносили присягу, вступая в свою высокую должность. Но мною, простым человеком да еще только-только расставшимся с отрочеством, руководят и самые простые понятия о долге. Я способен думать только о бедняге, которому безвинно угрожает позорная казнь, и еще о воплях и рыданиях его жены, непрестанно звучащих в моих ушах. А что за ними — я видеть не способен. Так уж я создан. Если стране суждено погибнуть, она погибнет. А я молю господа, если действую в упрямой слепоте, просветить меня, пока не поздно.
Он выслушал меня, застыв на месте, и продолжал стоять так еще некоторое время.
— Вот нежданная помеха! — сказал он вслух, но самому себе.
— И как ваша милость думает распорядиться со мной? — спросил я.
— Если бы я пожелал,— сказал он,— вы понимаете, что спать вам пришлось бы в тюрьме?
— Милорд,— ответил я,— мне доводилось спать в местах и похуже.
— Ну что же, мой милый,— сказал он,— в одном наш разговор меня убедил — в том, что я могу положиться на ваше слово. Поклянитесь честью сохранить в тайне не только то, что произошло сегодня вечером, но и обстоятельства аппинского дела, и я отпущу вас на все четыре стороны.
— Я дам слово до завтра или другого ближайшего дня, который вам будет благоугодно назначить,— ответил я.— Мне не хочется показаться излишне хитрым, но если я дам такое обещание без оговорки, ваша милость добьется своей цели.
— Я вовсе не думал поймать вас в ловушку,— возразил он.
— В этом я не сомневаюсь,— сказал я.
— Дайте подумать,— продолжал он.— Завтра воскресенье. Приходите ко мне в восемь часов утра в понедельник и дайте мне свое обещание на этот срок.
— С большой охотой, милорд,— ответил я.— А касательно того, что я слышал от вас, даю вам слово молчать до тех пор, пока господу будет благоугодно продлять ваши дни.
— Заметьте,— сказал он затем,— я не прибегал к угрозам.
— Это свидетельствует о благородстве вашей милости,— ответил я.— Однако я не настолько туп, чтобы не угадать суть не произнесенных вами угроз.
— Ну, позвольте пожелать вам доброй ночи,— закончил он.— Надеюсь, вы будете спать спокойно, хотя мне вряд ли это удастся.
Вздохнув, он взял свечу и проводил меня до входной двери.
Глава 5
В ДОМЕ ЛОРДА-АДВОКАТА