Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
— Если эти ваши слова содержат какой-то намек, должен сказать, что считаю их неприличными для верноподданного и, будь они сказаны публично, я был бы обязан принять их к сведению,— заявил он. — Мне кажется, вы не понимаете серьезности своего положения, не то вы поостереглись бы усугублять эту серьезность словами, бросающими тень на чистоту правосудия. Правосудие в этой стране и в моих недостойных руках не склоняется ни перед какими персонами.
— Вы приписываете мне, милорд, излишнюю самостоятельность речей. Я же всего лишь повторил то, о чем толкуют повсюду, то, что я слышал на своем пути
— Когда вы достигнете более благоразумного возраста, то поймете, что подобную болтовню не должно слушать, а уж тем паче повторять,— сказал лорд-адвокат.— Но я готов признать, что дурных намерений у вас не было. Этот вельможа, которого мы все почитаем и который, бесспорно, был больно ранен недавним варварством, вознесен слишком высоко, чтобы такие наветы могли его коснуться. Герцог Аргайльский — вы видите, я говорю с вами прямо — принимает это столь же близко к сердцу, как и я и как нас обоих обязывают наши судейские должности и служение его величеству. И могу только пожелать, чтобы все руки в этом дурном веке были бы столь же чисты от семейной мести. Но по воле случая жертвой своего долга пал Кэмпбелл — а кто усерднее Кэмпбеллов исполнял этот долг? Это говорю я, не Кэмпбелл. Но потому что глава этого славного дома — к выгоде для нас всех — возглавляет сейчас и коллегию юстиции, мелочные души и недовольные языки дали себе волю во всех кабаках страны, и оказывается, молодые джентльмены, вроде мистера Бальфура, настолько неразумны, что вторят им.— Начало своей речи он произнес как оратор в суде, после чего вернулся к тону хозяина дома.— Но в сторону все это. Теперь мне остается узнать, как поступить с вами.
— Я бы думал, что это мне предстоит узнать от вашей милости,— заметил я.
— Совершенно справедливо,— ответил лорд-адвокат.— Но видите ли, вы явились ко мне с отличной рекомендацией. Под этим письмом стоит подпись честного, ревностного вига,— сказал он, беря письмо и вновь кладя его на стол.— И (оставляя закон в стороне, мистер Бальфур) можно найти средство что-то уладить. Предупреждаю вас (предупреждаю заранее, чтобы вы соблюдали большую осторожность), что ваша судьба зависит только от меня. В подобном деле (говоря со всей верноподданнической почтительностью) я наделен большей властью, чем его королевское величество. И если я буду доволен вами — и, разумеется, удовлетворю свою совесть — во время дальнейшей нашей беседы, она может остаться между нами.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Следующее, мистер Бальфур,— сказал он.— Если вы рассеете все мои сомнения, никому не нужно будет даже знать, что вы побывали у меня. Заметьте: я не посылаю за моим писцом.
Мне стало ясно, куда он клонит.
— Полагаю, о моем появлении здесь никому сообщать незачем, — сказал я.— Хотя не вижу, какая мне может быть от этого польза. Я не стыжусь того, что пришел сюда.
— И у вас нет для этого никаких причин,— сказал он ласково.— И пока еще (если вы будете осмотрительны) пугаться последствий вам тоже причины нет.
— С вашего разрешения, милорд,— сказал я,— испугать меня не так-то просто.
— Я отнюдь не хочу вас пугать,— ответил он.— Но начнем. И предупреждаю вас: отвечайте только на вопросы, которые я вам буду задавать,
— Я попытаюсь следовать совету вашей милости,— сказал я.
Он положил на стол лист бумаги и озаглавил его.
— Вы, по-видимому, находились на дороге в Леттерморском лесу, когда был произведен роковой выстрел,— начал он.— Было ли это случайностью?
— Да, случайностью, — сказал я.
— Почему вы заговорили с Колином Кэмпбеллом? — продолжал он.
— Я спросил у него дорогу в Охарн,— ответил я и заметил, что записывать мои слова он не стал.
— Гм, верно,— сказал он.— Я запамятовал. И знаете, мистер Бальфур, на вашем месте я бы поменьше упоминал про ваши отношения с этими Стюартами. Это может осложнить ваше дело. Пока еще я не склонен видеть в них что-либо существенное.
— Мне казалось, милорд, что в подобном случае все обстоятельства равно существенны,— возразил я.
— Вы забываете, что мы сейчас судим этих Стюартов,— многозначительно ответил он.— Если нам когда-нибудь придется судить вас, все будет по-другому и я начну требовать ответа на те самые вопросы, которые пока готов оставить в стороне. Но вернемся к делу. Излагая обстоятельства происшедшего, мистер Мунго Кэмпбелл сообщил, что вы сразу же убежали вверх по склону. Зачем вы это сделали?
— Не сразу, милорд, и потому лишь, что я увидел убийцу.
— Значит, вы его видели?
— Так же ясно, как вижу вас.
— Вам он известен?
— Нет. Но я его узнаю.
— Следовательно, преследование ваше оказалось неудачным и вы его не настигли?
— Да.
— Он был один?
— Да, один.
— И больше никого вокруг не было?
— В соседней роще находился Алан Брек Стюарт.
Лорд-адвокат положил перо.
— Мне кажется, вы играете со мной в какую-то игру,— сказал он, — но, как вы не замедлите убедиться, такое развлечение может причинить вам немалый вред.
— Я стараюсь лишь следовать совету вашей милости и только отвечаю на вопросы,— возразил я.
— Будьте разумны и одумайтесь, пока есть время,— сказал он.— Я оказываю вам всемерную снисходительность, а вы, по-видимому, вовсе ее не цените, так что (если вы не поостережетесь) она может остаться втуне.
— Я очень ценю вашу снисходительность, но мне представляется, что произошла ошибка,— ответил я с запинкой, понимая, что наконец мы начали говорить как противники.— Я пришел сообщить вам сведения, которые, надеюсь, убедят вас, что Алан не принимал никакого участия в убийстве Гленура.
Лорд-адвокат, казалось, пребывал в нерешительности: он крепко сжал губы и глядел на меня сверкающими глазами, как рассерженный кот.
— Мистер Бальфур,— сказал он наконец,— настоятельно прошу заметить, что вы избираете путь, опасный для ваших интересов.
— Милорд,— ответил я,— в этом деле я столь же мало думаю о собственных интересах, как и ваша милость. Бог свидетель, у меня есть только одна цель: помочь свершиться правосудию, чтобы невинные не понесли кары. Если, стремясь к ней, я навлекаю на себя неудовольствие вашей милости, мне остается только терпеть, сколько хватит сил.