Похититель бурбона

Райз Тиффани

Не считай мою смерть потерей еще одного сына.

Считай, что ты теряешь все.

Сейчас я собираюсь присоединиться к любимому Эрику, моему брату и моему другу. Он знал, чем я был, и кем был, и любил несмотря ни на что. Я скучал по нему. Будет приятно снова увидеть брата.

Твой сын,

Нэш.

Тамара сложила письмо и засунула его в конверт.

Одну за одной она достала бумаги из мусорного ведра, книги и бухгалтерские записи. Она ничего не сожгла.

Вместо этого она направилась в спальню матери и полностью разделась. Она открыла окно и увидела реку уже под подоконником. Холодный воздух окутал ее обнаженное тело, и она снова ощутила себя чистой. Она выбросила

грязную пижаму в черную как ночь воду вместе с ненавистным розовым халатом. Они уплыли - хорошее избавление. Когда Тамара посмотрела в воду, увидела, как ее отражение искажается и растягивается. Лицо больше не принадлежало ей, это была другая девушка. И эта девушка была в темной воде, на ее волосах была завязана красная лента. Это не могла быть она… Тамара не носила красную ленту в волосах. Откуда она?

Тамара подняла руку к волосам. Ленты не было. Она посмотрела на пальцы и увидела, что они были красными. Кровь. На ее голове кровоточил порез. Вот и все. Должно быть, она порезалась стеклом от лампы, пока дралась с дедушкой. Она усмехнулась, вспоминая, что была не той, кем считала себя. Глупая. Она закрыла окно и надела мамину одежду, закуталась в покрывало матери, которое пахло бурбоном и сигарным дымом.

Она вернулась в кабинет дедушки и пододвинула кресло к окну. Вдалеке, сквозь деревья, она видела мерцающие огоньки - фонари или фары, или и то и другое. Там кто-то был жив. Так или иначе, кто-то найдет ее.

Но это больше не имело значения, найдет ее кто-то или нет. Она нашла себя в письме папы. И, как оказалось, он не был ее папочкой.

– Я не Мэддокс, - прошептала она. Удовольствие от осознания этого тлело внутри нее, светилось, горело. Никогда прежде она не произносила три таких прекрасных слова. В ее венах не было крови Мэддоксов, этой мерзкой крови, изнасиловавшей Веру, которая продала ее и ее ребенка. Она не была одной из них. Она не была проклята. И поэтому она выжила, а дедушка был мертв. Проклятие поразило его и спасло ее. Потому что она не была Мэддокс. Она вообще была не Мэддокс.

Но Леви был. И все же он был недостаточно хорош для ее дедушки. Он хотел белого сына, полностью белого, и она была избранным сосудом для избранного мальчика. Созревшая девушка под его крышей. Неудивительно, почему он заставил ее и маму переехать к нему. Неудивительно.

Тамара улыбнулась. У нее была идея. ЕМмать сказала, что через свой труп позволит дедушке передать наследство «Красной Нити» Леви.

Ее мать ничего не говорила о себе живой.

Устав, как никогда в своей жизни, Тамара закрыла глаза и закуталась в одеяло, чтобы отдохнуть. Ей понадобятся все ее силы, чтобы пережить следующие несколько недель. Вода перестала подниматься. Она переживет эту ночь. Когда приедет полиция, она расскажет им историю - ее дедушка пил, а она отправилась наверх спать. Почему наверх? Ей нужен ответ.

Она отправилась наверх, потому что хотела спать в постели мамы, чтобы знать, когда та вернется домой. Вот. Они поссорились, и Тамара хотела извиниться, поэтому пошла наверх, в кровать мамы. Она заснула и проснулась затемно. Она спустилась вниз проверить все и обнаружила, что дом полон воды, а дедушка плавает лицом вниз. Было слишком поздно. Он выпил так много, что отключился и утонул. Что еще она могла сделать, кроме как вернуться наверх и ждать спасения? Она разбила стекло бара, потому что споткнулась в темноте. У нее был ответ на каждый вопрос, который они зададут. А сейчас, сегодня, она была в безопасности и была свободна. А завтра она начнет учиться, как стрелять из револьвера дедушки.

Хотя она и выпила пару глотков «Красной нити», Тамара чувствовала себя пьяной и счастливой. Да, счастливой потому что была живой. Счастливой, потому что не была Мэддокс. Но еще более счастливой, по одной веской причине.

У Тамары Мэддокс был план.

Глава 8

Пэрис

–

Ты была права, - ответил МакКуин.
– В конце концов, может, я и не хочу слышать эту историю.

– Слишком поздно. Поезд ушел. И не остановится до конечной станции.
– Пэрис скрестила свои прекрасные длинные ноги. Он больше не мог смотреть ни на них, ни на ее лицо. Но она смотрела на него, изучала его. Ее лицо было словно запечатанная бутылка, закупоренная и покрытая фольгой. Он не мог прочитать его.

– Тамара завязала красную ленту на пальце дедушки, - наконец произнес он.
– Умно.

– Ты знаком с традицией?
– спросила она, похоже, гордясь им.

– Не знаю, с чего она началась, - признался он. – Но, говорят, что любители «Красной Нити» снимают с горлышка ленту и завязывают ее на пальце, если им удается выпить всю бутылку за одну ночь. В знак чести.

– Знак бесчестия, - ответила она, усмехнувшись.
– Выпить целую бутылку бурбона за одну ночь? Неужели этим можно гордиться? Столько же смысла, как и оставить проститутку в трусах, за секс с которой ты заплатил. Что же в этом почетного?

МакКуин рассмеялся, но это не казалось правильным, смеяться после такой истории.

– Думаю, все зависит от проститутки, - ответил он.
– Я знаю эти бутылки. Их несложно выпить за одну долгую ночь. Сколько? Десять бокалов? Двенадцать?

– В определенных кругах Кентукки у Джорджа Мэддокса было прозвище. Они назвали его Бароном. Старые добрые парни так его называли. Он и сам себя так называл. Одним из последних крупных бурбоновых баронов. Он серьезно относился к своему титулу. Этот мужчина мог вылакать целую бутылку «Красной Нити» за ночь. И затем снимал эту маленькую красную ленту, завязывал ее на пальце и весь следующий день носил ее в офисе. Влиятельный человек. Он любил демонстрировать, что может управляться со своим алкоголем. Это был предмет семейной гордости.

– У него было довольно извращенное понятие гордости. Изнасиловать собственную внучку. Даже если Тамара и не была его внучкой.

– Нет, она не была его внучкой, но весь остальной мир думал иначе. Любой ребенок, которого бы она родила, был бы Мэддоксом в глазах всего мира, и что еще важнее, в глазах Джорджа Мэддокса.

– Но все же… он растил ее как внучку. И он сделал это с ней? Серьезно?

– Он сделал то, что я сказала.
– Пэрис посмотрела на него так, что даже Фома неверующий не был бы добр.
– Джордж Мэддокс был богатым и властным человеком и имел наглость думать, что он заслужил свое богатство и власть. Он унаследовал деньги и власть, пришедшие с именем. Мир давал ему все, что он пожелает, кроме сына, которому он бы все передал, правильного сына, белого сына. Он думал, что мир тоже должен ему. А вам, мистер МакКуин, что должен мир?

– Ничего, - ответил МакКуин.

– Хороший ответ, - сказала Пэрис.
– Если вы действительно в это верите, под вашими деньгами может скрываться душа.

– Тамара почти ровесница моей дочери. Я не могу… - Он покачал головой, пытаясь вытеснить образ мужчины, возраста его отца, прикасающегося к его дочери.
– Ее арестовали?

– Нет, не арестовали. Не думаю, что полиция допрашивала ее. С красной лентой на пальце, все предположили, конечно же, что он напился. Расследование было открыто и закрыто. Джордж Мэддокс был пьян, пошел отлить, расстегнул штаны, упал и ударился головой. Когда в дом хлынула вода, он утонул. Джордж Мэддокс был столпом сообщества. Никто не хотел знать ничего другого. Никто не хотел знать, почему его тело нашли в спальне его внучки со спущенными штанами. Они не задавали вопросов. Тамара ничего не говорила. Его похоронили. Конец. Только… это не было концом.
– Пэрис удовлетворенно улыбнулась, словно знала большой секрет.