Поход без привала

Успенский Владимир Дмитриевич

3

Выслушав Павла, Урусхан решил: надо бежать. Продажей оружия займется контрразведка. Лотиев и другие осетины арестованы. Белов на подозрении. Установить связующее звено в этой цепи нетрудно. В школе знают о приятельских отношениях Белова и Меликова.

Тут же, на квартире, Урусхан дал Павлу документ на имя Базарки Дагоева, которому разрешалось ездить из Владикавказа в Ростов и обратно.

Школа прапорщиков помещалась в здании Екатерининской женской гимназии. Оба приятеля, не заходя в помещение, обогнули дом и спустились в подвал. Урусхан открыл дверь в маленькую клетушку, потом

запер ее изнутри на ключ, на ощупь опустил полог, сделанный из одеяла, и зажег лампу. Павел увидел четыре больших чемодана и десять винтовок возле стены. Урусхан молча принялся разбирать одну из них. Павел взял другую.

Работали быстро и умело. Каждую деталь обертывали тряпьем и укладывали в чемодан. Павел спросил негромко:

— Зачем рисковать?

— Как зачем? — прищурился Урусхан, обнажив в злой усмешке белые зубы. — Джигиту конь нужен, винтовка нужна. Конь в горах есть, винтовки нету. За нее большие деньги дают. За винтовку в горах жизнью платят.

Упаковав оружие, приятели поднялись в казарму, доложили дежурному о прибытии. Теперь надо было уйти, причем уйти так, чтобы их не хватились, по крайней мере, до завтрашнего утра.

Юнкерам запрещалось пользоваться уборной для преподавателей гимназии, дверь ее была забита крест-накрест досками. Но гвозди легко вынимались, и все юнкера знали это. Через окно уборной можно было спуститься в сад. Очень удобно для тех, кто шел на свидание или по другим делам тайком от начальства. Воспользовались этой лазейкой и Белов с Меликовым.

До вокзала добрались без происшествий, никто не спросил у них документы. Урусхан купил билеты до Владикавказа. Чемоданы сдали в багаж.

4

В шести километрах от станции Беслан, на берегу быстрой речки приютился аул Зильги. Старые сакли из плитняка стояли рядом с деревянными домами. По склонам гор темнели леса, вдали упирались в небо заснеженные вершины.

Большая семья Меликовых жила не богато, но и не хуже других. Урусхан со смехом признался Белову, что сам распускал слухи о княжеском происхождении. Больше уважения, начальство относится благосклонней. В Дикой дивизии многие горцы выдавали себя за аристократов. Попробуй проверь — Кавказ далеко…

Павел не мог понять, на какие доходы живет семья. Никто в ней не работал. Отец Урусхана — Умар подолгу судачил о чем-то со стариками, аккуратно совершал утренний и вечерний намаз. Старший сын, рыжий Хаджи-Мурат, вел хозяйство, ухаживал за скотом. Ему помогали жена и малолетние дочери. Два других сына, нагловатый красавец Гафиз и застенчивый юноша Дзан-Булат, откровенно бездельничали: ели, спали, джигитовали со своими сверстниками.

Однажды вечером к дому Меликовых подъехал отряд вооруженных ингушей из соседнего аула. Они поговорили о чем-то с Гафизом и тронулись дальше. А Гафиз быстро оседлал коня, взял винтовку и поскакал вслед.

Вернулся он дня через три. За ним пожилой ингуш вез на арбе большой сундук, к задку арбы была привязана молодая кобылица.

Вечером Гафиз с увлечением рассказывал, что на Тереке идут бои, горцы нападают на казачьи станицы, но у казаков есть пулеметы и даже орудия, привезенные с фронта. Повсюду война. Кто вооружен и смел, тому хорошо.

Говорил Гафиз весело, цокал языком, восхищаясь своими товарищами, а Павел представлял себе убитых из засады крестьян, разграбленные дома…

Горцы так привыкли к раздробленности и разобщенности, что в их представлении и другие народы делились на мелкие племена. Кубанских и терских казаков они считали своими врагами, а к русским относились равнодушно. В понимании Меликовых «русские» были большим племенем, которое живет на

севере, за рекой Доном, и не имеет отношения ни к казакам, ни к горцам. Павел Белов был для них русским, его они приняли радушно и заботливо. «Друг моего сына — друг моей семьи», — сказал старый Умар. И все-таки Павел чувствовал себя неловко. Как это есть чужой хлеб, ничего не делая? Чтобы приносить хоть какую-нибудь пользу, он водил хозяйских лошадей на водопой. До реки целая верста. Павел одевался потеплей. Вместо фуражки — баранья папаха. Ехал потихоньку, стараясь продлить время, пока находился в одиночестве. Странно — здесь, в ауле, он впервые почувствовал стремление не спеша обдумать прошлое и заглянуть в будущее.

5 февраля 1918 года Павлу исполнился двадцать один год. Меликовым он не сказал об этом. Пригнав табун к реке, постелил на камень бурку и прилег у скалы над стремительным потоком, глядя, как неторопливо пьют лошади, как падают с их губ светлые капли.

Любовь к лошадям у него с детства, хотя родился и вырос он в промышленном городке Шуе, отец был служащим на Тезинской фабрике. Зато дед, Белов Никифоров, всю жизнь приверженный к коням, долго работал кучером у фабриканта Кукушкина. Одно из ярких воспоминаний детства — дедов выезд. По улице катит лакированная пролетка, запряженная парой гнедых. На козлах величественно восседает дед. Широкая борода расчесана двумя клиньями, на голове кожаная кучерская шляпа, черная поддевка перепоясана кушаком, руки в перчатках. Возле дома дед осаживает коней, кричит громогласно: «Садись, внучек!» Павел лезет в пролетку под завистливый шепот товарищей. Кони нетерпеливо перебирают ногами, волнующе пахнет дегтем и сеном…

Вот от деда-то, наверно, и унаследовал Павел страсть к лошадям. Казалось, в жизни его все шло к тому, что займется техникой. Окончил городское училище, работал на фабрике весовщиком, табельщиком. Когда началась война, поступил в контору телеграфа 3-го участка Северной железной дороги. Изучил азбуку Морзе, стал вскоре работать не хуже старших товарищей.

В шестнадцатом году в армию призывались сверстники Павла. Телеграфистов не трогали. Но он считал своим долгом защищать Родину, а не сидеть в тылу, тем более что военная служба с детских лет привлекала его.

Мать плакала, ругался старший телеграфист, однако Павел все-таки подал заявление, уволился с железной дороги и поехал на призывной пункт.

Во дворе дома воинского начальника ходили унтер-офицеры, прибывшие за новобранцами. Каждый расхваливал свой род войск. Записывали в артиллерию, во флот, даже в гвардию. Мог бы Павел поступить вольноопределяющимся 2-го разряда в пехоту, чтобы потом стать офицером. Но уж очень понравился ему один унтер — гусар с голубыми погонами, с лихими усами. Плясал он так горячо, улыбка у него была такая задорная, что новобранцы не отходили от унтера. Павел тоже. А писарем у воинского начальника был дальний родственник. Так оказался Белов кавалеристом. И не просто кавалеристом, а гусаром 17-го Черниговского полка.

Служба с самого начала давалась ему легко. Помогало хорошее физическое развитие — еще в Шуе занимался на гимнастических снарядах. И брусья, и «кобыла» были для него не в новинку, как для многих новобранцев, особенно для мешковатых крестьянских парней.

Сказывалось и самолюбие: если уж брался за что-нибудь, то отдавал себя целиком, старался сделать лучше других. На строевых занятиях господин обучающий неизменно ставил его в пример. По стрельбе — высшая оценка. Быстро освоил вольтижировку. Только в рубке не было еще настоящего удара: не окрепла, не привыкла к шашке рука. Ну, о словесности и говорить нечего. Тут он был «профессором» — самый грамотный новобранец в учебном эскадроне.