Поход без привала
Шрифт:
Первое время мучительно было вскакивать до рассвета по звуку трубы и на голодный желудок бежать в конюшню, чистить и кормить лошадь. Работа требовала опыта, сноровки. За ночь лошадь изваляется, нужно вычесать грязь и перхоть, пригладить шерсть так, чтобы она лежала плотно и блестела. Надо прочистить и протереть мокрой тряпкой копыта, расчесать гриву, челку и хвост. Особый лоскуток — для глаз и ноздрей. Словом — полный утренний туалет. Потом следовало напоить лошадь, дать ей овса и сена и лишь после этого подумать о себе.
Хорошо хоть, что гнедая кобыла Чухлома,
Месяца через два после начала занятий был проведен смотр учебных эскадронов, стоявших возле железнодорожной станции Лиски. Приехал генерал с пышными белыми усами. Его сопровождала свита.
Каждый эскадрон показывал что-либо одно: или рубку, или езду в манеже, или владение пикой. Взвод Павла был назначен на преодоление препятствий. Павел легко взял первые преграды, но на одном из барьеров Чухлома сплоховала: задела ногами доски и рухнула на землю. Павел успел спрыгнуть с седла, а как только Чухлома поднялась — снова вскочил на нее и поскакал дальше.
Едва он вернулся в строй, примчался взводный:
— Их высокопревосходительство сказали, что ты молодец, не растерялся. Ответь!
Павел подъехал к генералу, осадил свою Чухлому:
— Рад стараться, ваше высокопревосходительство!
Генерал одобрительно махнул рукой.
В этот день вахмистр перед строем назвал Белова лучшим гусаром эскадрона. Павлу было приятно.
Служба пошла без сучка без задоринки. Но ненадолго. Взводный унтер-офицер, старый служака, человек тупой и самолюбивый, возненавидел новобранца, считая его своим конкурентом. Боялся, вероятно, что начальство повысит в должности молодого грамотного кавалериста, а унтеру придется покинуть теплое местечко в учебном эскадроне.
На Белова посыпались замечания. Унтер подмечал всякую мелочь, оскорблял, посылал чистить сортир. Все новобранцы, чтобы шерсть лошадей блестела, протирали ее тряпкой, чуть смоченной в керосине. Командиры смотрели на это сквозь пальцы. Но повод для придирки имелся всегда. Унтер каждое утро обнюхивал Чухлому. Почувствует запах — наряд вне очереди. А без керосина шерсть не блестит, из сил выбьешься, пока наведешь лоск.
— Сожрет он тебя, — говорили Белову товарищи.
Павел храбрился, но было ему нелегко. Черт с ними, с нарядами, он выдержит любую нагрузку. Обидно было слушать ругань, терпеть издевательства. Так обидно, что у Павла зрела мысль убить унтера! Он старался не думать об этом, однако мысль возвращалась снова и снова.
Однажды новобранцы учились колоть пикой с коня. Это у Павла получалось отлично. Он скакал от одной фигуры к другой, выполняя упражнение. Впереди остался только шар из соломенных жгутов на высокой подставке. Рядом стоял взводный. Голова его — чуть ниже шара.
Павел летел на карьере, выставив пику. Едва успел подумать: «Ударю! Не разберутся! Дальше фронта не пошлют!» Острие пики словно само качнулось к голове взводного.
Доля секунды спасла унтеру жизнь:
Унтер стоял бледный, долго не мог двинуться с места.
Многие видели эту сцену, многие поняли, в чем дело. Но прямых доказательств не было.
Слухи о конфликте между взводным и лучшим гусаром эскадрона достигли ушей начальства. И оно нашло выход. Учитывая успехи новобранца Белова, несомненную кавалерийскую лихость, его срочно откомандировали в учебную команду, готовившую унтер-офицеров…
Павел так задумался, вспоминая прошлое, что даже глаза смежил и вроде бы задремал. Услышав стук копыт по камням, он встряхнулся, вскочил на ноги.
— Эй, пастух, где ты? — раздался гортанный голос Гафиза. Дома, при отце и старшем брате, Гафиз насмешливо вежлив с гостем, а наедине не скрывает презрения к чужеземцу. Он уважает только тех, кто на коне и с оружием, кто сильнее его.
— Я тебе не пастух, — сдержанно ответил Павел, чувствуя, как уходит светлое, праздничное настроение. — Что надо?
— Урусхан зовет. Скорей! — Гафиз повернул коня и ускакал. Павлу ничего не оставалось, как проглотить обиду. Сам виноват, сам поставил себя в неопределенное положение, оказавшись в чужой семье…
Урусхан был серьезен и сдержан. Ничего не объясняя, предложил съездить во Владикавказ.
Оседлали коней и, не теряя времени, тронулись в путь. Павел рад был разнообразию. Урусхан молча скакал впереди.
В городе было шумно, здесь осели беженцы. По центральным улицам разгуливали холеные господа и бледные северные девицы. Много было офицеров, юнкеров, проносились конные отряды казаков и горцев. В колясках разъезжали какие-то иностранцы.
Урусхан быстро справился со своими делами. Они оказались не очень сложными: получив у знакомого осетина деньги, Меликов рассовал их по карманам. Павел был у него вроде конвоя.
Но не только за этим взял его с собой Урусхан. Остановившись возле объявления, приклеенного на стене дома, сказал, усмехаясь:
— Читай.
Павел не сразу уяснил суть: очень уж необычной была эта афишка. Английское военное командование приглашало бывших русских военных записываться в специальные части британской армии для несения службы на Ближнем Востоке. Ниже перечислялись условия для добровольцев и, конечно, расписывались всякие блага.
— Ну? — торопил Урусхан.
— Верно про них говорят, — качнул головой Павел. — Любят чужими руками воевать. Денежки — пожалуйста. А людей своих берегут.
— Не хочешь?
— Чего ради?
Урусхан резко двинул лошадь вперед. Павел поехал за ним, только теперь сообразив: возле объявления задержались они не случайно. Нагнав Меликова, спросил напрямик:
— Что, надоел гость?
— Как я могу такое сказать! — Урусхан прижал руку к груди. — Ты мой кунак. Ты мне помог, ты своей головы не жалел. Надо сто лет жить — сто лет живи. Братья недовольны. Говорят, тесно. Ингуши из соседнего аула недовольны. Считают, казак ты. Убить хотели. Ты все это знай. И думай. А я твой кунак, я тебе во всем помогу.