Поход Русов на Константинополь в 860 году и начало Руси
Шрифт:
Это крещение новгородского (А.Г. Кузьмин считает, что поскольку Новгород в «Житии» это буквальный перевод греческого Neapoliz, речь идет об известном по источникам Неаполе Скифском, находившимся недалеко от Симферополя) князя Бравлина и его бояр уже могло дать некий резонанс — не зря же русы арабских источников середины IX в. называли себя христианами. К тому же не следует забывать, что, торгуя с арабами, русы шли к Каспийскому морю через земли хазар, среди которых было немало христиан. Крещены были к этому времени частично и аланы, с которыми русы часто находились в союзнических отношениях.
«Житие Георгия Амастридского», написанное между 820 и 842 гг. Игнатием, ставшем впоследствии Никейским митрополитом, не говорит о крещении русов, а только о чуде. «Когда варвары вошли в храм и увидели гробницу, они вообразили, что тут сокровище, как и действительно это было сокровище. Устремившись,
Так что можно смело утверждать, что русы до похода 860 г. были не только осведомлены о христианстве, но, возможно, что в их среде уже были христиане, что не могло не облегчить их крещения после этого похода. Тем более что в одном из исламских источников, созданном до похода русов на Константинополь, говорится, что купцы-русы объявляли себя христианами.
Необходимо понимать, что сама политическая и религиозная ситуация в среде русов подталкивала к решению вопроса об идеологии, без которого государство существовать не может. Соседка Русского каганата Хазария не так давно приняла в качестве государственной религии иудаизм. Торговыми партнерами русов были арабы, исповедующие ислам, и могущественная Византия, оплот православного христианства. Только государство русов было языческим. Нужен был выбор новой веры, который когда-то встал перед Хазарским каганатом и встанет впоследствии, уже позднее описываемых событий, в конце X века перед Киевской Русью. Выбирать веру своих заклятых врагов хазар, русы вряд ли бы стали. Оставались — ислам и христианство. Но в исламе много того, что противоречило традициям и менталитету русов (не зря среди славян и сейчас очень мало мусульман).
Другое дело христианство, в котором было много общих моментов с языческими верованиями славян. Это и вера в бессмертие души и существование рая, и вера в Древо жизни, да и сам обряд крещения водой был близок — к воде, к источникам у славян было особое, религиозное чувство. К тому же у тех, кто посещал Константинополь по торговым делам, не могло не остаться в душе воспоминаний о торжественности и красоте православных обрядов. То, что не было никакого давления со стороны миссионеров и богослужение можно было проводить на своем родном языке — факт не просто немаловажный, он мог стать определяющим. К тому же у русов было, скорее всего, языческое теократическое правление (о том, что жрецы их обладают большей властью, чем князья, свидетельствуют многочисленные данные){239}, что могло не очень нравиться племенным вождям русов. А вот христианство, со своим принципом невмешательства в дела политические, их больше устраивало. Так что решение было принято в пользу христианства и, видимо, вполне осознано.
В знаменитом Окружном послании патриарха Фотия к восточным архиерейским престолам, которых он приглашает на Константинопольский собор, задуманный как вселенский, о крещении русов говорится как о свершившемся факте. Предворяя это сообщение сведением о крещении болгар, патриарх Фотий пишет: «И ведь не только этот народ переменил прежнее нечестие на веру во Христа, но и даже сам ставший для многих предметом многократных толков и всех оставляющий позади в жестокости и кровожадности, тот самый так называемый (народ) Рос, те самые, кто — поработив (живших) окрест них и оттого чрезмерно возгордившись — подняли руку на саму Ромейскую державу! Но однако ныне и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, сами себя охотно поставив в ряд подданных и гостеприимцев вместо недавнего разбоя и великого дерзновения против нас. И при этом столь воспламенило их страстное рвение к вере — вновь восклицает Павел: Благословен Бог во веки!, — что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием предаются христианским обрядам»{240}.
Как пишет комментатор Фотия П.В. Кузенков: «Отправка епископа-пастыря должна была означать основание новой, Русской епархии. Вторая половина IX — начала X в. отмечены резкой активизацией миссионерской деятельности Константинополя. Вряд ли будет преувеличением считать это уникальное для византийской истории явление основанным на личной инициативе патриарха Фотия. Мудрый политик и деятельный иерарх, Фотий считал своей задачей максимально способствовать росту международного авторитета своего престола, что было особенно актуально ввиду напряженных
В отношении того, где находилась епископская кафедра, ясности нет до сих пор. Интересно, что в списках епархий Константинопольского патриархата начала XI в. лишь две митрополии названы по имени страны, а не города: Россия и Алания. Вариантов и теорий на эту тему множество. Учитывая молчание русских летописей о крещении руси в IX в., многие историки считали, что речь идет не о киевской, а о какой-то иной руси, локализуемой в Причерноморье. «Другой тенденцией, — пишет П.В. Кузенков, в исторической науке стал поиск связи крещения, о котором говорит Фотий, с “Хазарской миссией” св. Константина — Кирилла. В старой западнославянской традиции, отраженной у Стрыйковского, крещение Руси приписывалось посланцу Кирилла Навроку. Некоторые историки XIX в. отождествили Фотиево крещение с миссией св. Кирилла», причем одни искали эту Русь в районе Крыма и Приазовья, а В.И. Ломанский «направил первоучителя славян прямо в Киев, отождествив его с епископом, упомянутым Фотием»{242}.
Ф.И. Успенский считал, что патриарх Фотий основывался на донесении Кирилла об успешной проповеди в Северном Причерноморье среди «фулльского колена в Крыму{243}. П.В. Кузенков совершенно прав, когда говорит, что «гипотезы сторонников “другой руси” нуждаются в более веском основании», поскольку едва ли ведение дипломатических переговоров с Византийской империей и назначение епископа, а потом и архиепископа «могли иметь место в отношении некой незначительной группы руси; и то и другое указывает на то, что Византия имела дело с достаточно мощным политическим образованием: ведь даже могущественный болгарский князь далеко не сразу добился назначения архиепископа для своей страны»{244}.
Поскольку сам Киев к середине IX в. по данным археологии не являлся значительным городским поселением, а известные городские центры той эпохи локализуются севернее, ряд исследователей относят сообщения источников этого времени, в том числе и о походе 860 г., к протогосударственному образованию в районе Ильменя и Ладоги. Кузенков считает, что это вряд ли возможно из-за больших расстояний, при этом отмечая, что: «Значительность похода 860 г. зачастую недооценивается, а ведь это была одна из крупнейших военных акций той эпохи: был осажден — и, судя по рассказу Фотия, едва не взят — сам Константинополь, огромный (длина его стен составляла 17 км) и многолюдный город, столица великой империи; и если бы не стихия, поход мог бы считаться триумфальным». Считая, что все же кафедра могла располагаться в Киеве, что у меня вызывает сомнение, он обоснованно пишет: «Для управления столь обширными пространствами вожди руси не могли себе позволить пребывания в каком-то одном месте (недаром Фотий именует русь “кочевым народом”) и должны были постоянно перемещаться со своей дружиной, опираясь на систему малых градов-крепостей и союзы с племенными князьями. Этим и можно объяснить отсутствие на данном этапе ярко выраженных центров, какими в X в. становятся Киев и Новгород»{245}.
По мнению В.В. Фомина, Россия — русская епархия, упоминаемая во всех церковных уставах византийских императоров с 879 г., занимая 61-е место в перечне метрополий — это город. Этот город, отождествляемый с Боспором, расположенный в районе нынешней Керчи просуществовал до XII в. Ученый опирается на данные арабского географа XII в. ал-Идриси, который писал, что Дон «течет до города Матраха (Тьмутаракани. — В. Ф.) и впадает в море между ним и городом Русийа» и договора между генуэзцами и Византией, предоставлявшим последним право направлять свои торговые суда во все гавани, кроме Rossia и Matracha{246}.