Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)

Твен Марк

— Боггс!

Я обернулся — гляжу: полковник Шерборн. Он стоял неподвижно среди улицы и держал в руке пистолет, не прицеливаясь, а направив дуло кверху. В ту же секунду я увидел молодую девушку, бегущую к нам, а с нею еще двоих людей. Боггс и его приятели оглянулись посмотреть, кто окликнул его, и когда увидали пистолет, оба приятеля отскочили в стороны, а дуло пистолета тихо опустилось и замерло. Оба курка были взведены. Боггс вскинул обе руки кверху и проговорил:

— О господи! Не стреляйте!

— Паф! — раздался первый выстрел…

Боггс отшатнулся назад, судорожно махая руками по воздуху. Паф! — другой выстрел, и несчастный тяжело грохнулся наземь, раскинув руки. Молодая девушка дико

вскрикнула, бросилась к отцу, вся в слезах, восклицая:

— Он убил его, он убил его!

Толпа окружила лежащего тесным кружком, люди толкали, давили друг друга, вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, а другие, стоявшие подальше, старались оттеснить их, крича:

— Назад, назад, вы его задавите!

Полковник Шерборн швырнул пистолет на землю, повернулся и ушел прочь.

Боггса втащили в москательную лавчонку; толпа все теснилась вокруг него; весь городок всполошился и следовал по пятам. А я побежал и занял удобное место у окна, откуда мог все видеть. Беднягу положили на пол, под голову ему сунули большую Библию, а другую Библию раскрыли у него на груди, сперва разорвав рубашку, так что я увидел, куда попала одна из пуль. Он глубоко вздохнул раз десять, — причем Библия высоко подымалась у него на груди — потом затих: он умер.

Его дочку едва оттащили от него; она плакала и кричала; ее увели прочь. Ей было лет шестнадцать, не больше — тихая такая с виду, скромная, но страшно бледная, испуганная.

Скоро весь город очутился на месте катастрофы; огромная толпа бушевала, волновалась и лезла к окну, стараясь заглянуть в дом; но люди, запасшиеся местами, не хотели их уступать, а другие, те, что позади, твердили:

— Полно, будет вам, уже насмотрелись, дайте и нам взглянуть! Так не годится — ведь и другие имеют такое же право!

Немало было пинков и потасовок; я поскорее удрал от греха. Улицы были полны народу; все казались возбужденными. Всякий, кто видел, как стреляли в старика, рассказывал, как это случилось, и вокруг каждого из рассказчиков собиралась целая толпа, жадно прислушиваясь. Какой-то долговязый, худощавый мужчина, с длинными волосами, в высокой белой шляпе набекрень и с тростью в руках, отмечал на земле место, где стоял Боггс и где стоял Шерборн, а народ следил за ним внимательно, качая головами, в знак того, что понимает в чем дело; потом человек в белой шляпе встал в неподвижной, величавой позе на том месте, где стоял Шерборн, нахмурил брови, надвинул шляпу на глаза и позвал: «Боггс!», затем поднял свою трость, прицелился, как пистолетом, крикнул «паф!», отшатнулся назад, вторично крикнул «паф!» и рухнул плашмя на спину. Люди, видевшие все это, уверяли, что он изображает эту сцену в совершенстве — точь-в-точь так происходило на самом деле. Человек десять вытащили бутылки с водкой и принялись угощать актера.

Вдруг в толпе кто-то заметил, что Шерборна надо казнить по закону Линча. В одну минуту эти слова подхватили, и все стали повторять то же самое; толпа шла, волнуясь, в исступлении, с дикими криками, срывая по дороге все веревки, которые попадались под руку, чтобы на них повесить Шерборна.

Глава XXII

Шерборн. — Представление в цирке. — Знаменитая трагедия. — В здании суда.

Народ двинулся густой толпой по улице к дому Шерборна, с криками и ревом, словно толпа краснокожих. Все, что попадалось навстречу, должно было убираться прочь с дороги, не то раздавят и сомнут как мошку, — глядеть было страшно! Впереди черни бежали с плачем перепуганные дети; все окна в домах были унизаны женскими головами, на каждом дереве громоздились мальчишки; из-за каждого забора выглядывали негритянки, но как только толпа приближалась, они сейчас же прятались в страхе, чтобы

их не тронули. Многие женщины и девушки ревели и вопили, перепуганные до смерти.

Толпа остановилась у палисадника Шерборна. Она кишела, точно муравейник. От шума и гула можно было оглохнуть. Это был маленький дворик футов в двадцать.

— Снести забор! Снести забор! — крикнул кто-то.

Раздался треск, крики, забор упал, — и толпа хлынула за ограду, словно морская волна.

В эту минуту Шерборн показался на крыльце своего дома, с двустволкой в руках, и остановился неподвижно, совершенно спокойно и хладнокровно, не говоря ни слова. Шум умолк, и живая волна подалась назад.

Шерборн не раскрывал рта, стоял тихо и смотрел вниз. Тишина была такая страшная, что становилось жутко. Шерборн окинул толпу взглядом; встречаясь с этим взглядом, люди старались выдержать его, но не могли: все потупляли глаза в смущении. Но вот Шерборн усмехнулся, — не веселым смехом, а таким мрачным, от которого становится не по себе, — точь-в-точь как будто ешь хлеб с песком.

Потом он сказал тихо и гневно:

— И будто бы вы можете казнить кого-нибудь! Право, смешно подумать, что у вас найдется смелости казнить самосудом мужчину! Если вы настолько храбры, чтобы обмазать дегтем и вывалять в перьях какую-нибудь бедную, беспомощную женщину, которая попадется вам в лапы, то напрасно воображаете, что у вас хватит удали наложить руки на мужчину! Нет, мужчина не подвергнется никакой опасности во власти хоть десяти тысяч людей вашего сорта, покуда светит дневной свет и покуда вам не удалось обойти его сзади.

Разве я вас не знаю? Я достаточно изучил вас. Я родился и вырос на Юге, жил и на Севере; так что я знаю народ во всей стране. Средний человек непременно трус. На Севере он позволит кому угодно наступить себе на ногу, а потом идет домой и молит Бога даровать ему смирение, чтобы снести обиду. На Юге один человек, сам, без всякой помощи, остановил среди бела дня дилижанс, полный людей, и ограбил их. Ваши газеты величают вас храбрым народом, вот вы и вообразили, будто вы храбрее всякого другого народа, а на деле вы ничуть не храбрее других.

Почему присяжные не приговаривают убийцу к повешению? Они боятся, чтобы друзья казненного не застрелили их сзади, из-за угла, в потемках. Ведь сами они поступили бы точно так же.

И вот ваши судьи всегда оправдывают; а потом какой-нибудь смельчак, настоящий мужчина, идет ночью с сотней замаскированных трусов позади себя и творит самосуд над негодяем… Ваша ошибка в том, что вы не привели с собой настоящего мужчину, — это одна ошибка, а другая — та, что вы пришли не ночью и не надели масок. Вы привели с собой только полумужчину — Бека Гаркнесса; и если бы он не подзадорил вас, ничего бы и не было. Вам вовсе не хотелось идти сюда. Средний человек не любит ни волнения, ни опасности. Вы не любите волнений и опасностей. Но если такой полумужчина, как вон этот Бек, крикнет: «Казнить, казнить его!», то вы уже боитесь отступить, вы боитесь, что вас назовут настоящим вашим именем — трусами, — и вот вы начинаете горланить, хватаетесь за полы этого полумужчины и несетесь как исступленные, грозя наделать бог весть каких великих подвигов! Самая жалкая вещь — это чернь; войско — та же чернь, оно сражается не с природной храбростью, а с той храбростью, которую придает им сознание их численности и которую они заимствуют у своих офицеров. Но чернь, не имеющая мужественного предводителя во главе, совершенно ничего не стоит. Ну а теперь вам остается одно: поджать хвосты и забраться в свои норы. Если мне суждено быть казненным судом Линча, то это произойдет ночью, по обычаю южан, и когда придут палачи, они наденут маски и приведут с собой настоящего мужчину. Теперь отправляйтесь-ка восвояси и захватите с собой своего полумужчину!..