Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
Шрифт:
— Вот вы — ближайшие друзья покойника, — говорил он, — поэтому вас и приглашают сюда нынче вечером. Но завтра должны прийти все без исключения. Ведь он всех любил, всех уважал, поэтому подобает, чтобы его похоронная оргия была публичной…
Свою речь он прерывал охами, вздохами; он явно упивался своим красноречием — раза два-три он проронил опять слово — «оргия», покуда, наконец, герцог не потерял терпения: он написал на клочке бумаги: «не оргия, а погребение, старый дурак», и передал ему бумажку через головы толпы. Король прочел, сунул бумажку в карман и проговорил:
— Бедный
Речь полилась снова спокойно и плавно, изредка оратор опять упоминал свою «похоронную оргию». Наконец, произнеся это слово в третий раз, он пояснил:
— Я говорю «оргия» не потому, чтобы это было общеупотребительное выражение — обыкновенно здесь говорится «погребение», но потому, что оргия, в сущности, вернее. Слово «погребение» уже не употребляется в Англии — вышло из обихода. Теперь у нас говорится — оргия. Оргия лучше, потому что ближе выражает мысль: это слово, состоящее из греческого orgo — то есть открытый, наружный, и еврейского jeesum — означающего зарыть, скрыть. Итак, вы видите, похоронная оргия есть публичное погребение…
Ведь эдакий плут! Человек с выдающимися челюстями так прямо и расхохотался ему в лицо. Все были возмущены.
— Что это с вами, доктор?
А Абнер Шеклфорд сказал ему:
— Послушайте, Робинсон, вы еще не слыхали новости? Ведь это Гарвей Уилкс!
Король ласково улыбнулся и протянул свою лапу со словами:
— Так вот, дорогой друг и врач моего бедного брата! Я…
— Прочь руки! — крикнул доктор, — Это вы-то говорите как англичанин, вы!.. Более жалкой подделки я и не слыхивал. И вы выдаете себя за брата Питера Уилкса! Плут и обманщик — вот вы кто!
И как же все тут переполошились! Окружили доктора, старались его урезонить, объясняя ему, как Гарвей уже доказал, что он действительно Гарвей, а не самозванец, — всех знает по имени, даже собак Доктора слезно умоляли не оскорблять чувств Гарвея, не оскорблять чувств бедных девочек и тому подобное. Но все напрасно — он продолжал бушевать, доказывая, что если человек выдает себя за англичанина, а сам даже не умеет как следует подражать английскому говору, то он просто лгун и обманщик. Бедные девочки вешались на шею королю, заливаясь слезами. Вдруг доктор обращается к ним:
— Я был другом вашего отца, и я ваш друг. Предостерегаю вас в качестве друга, истинного честного друга, который хочет охранить вас и избавить от беды, — оставьте вы этого мошенника, не имейте ничего общего с этим бродягой и его идиотскими цитатами, греческими и еврейскими, как он их величает! Это обманщик самого низшего разбора! Явился он сюда с целым запасом имен и пустых фактов, подобранных где-то случайно, а вы принимаете это за доказательства, и эти безрассудные друзья помогают вас дурачить! Мэри Джен Уилкс, вы знаете меня как друга, бескорыстного друга. Послушайтесь же меня, прогоните этого плута — прошу вас, сделайте это. Согласны?
Мэри Джен гордо выпрямилась — и как она была хороша в эту минуту!
— Вот мой ответ! — сказала она, передавая королю мешок с деньгами. — Возьмите, дядя, эти
Она обняла короля, а Сюзанна и Заячья Губа обняли его с другой стороны. Все захлопали в ладоши, затопали ногами, поднялась целая буря. А король гордо поднял голову и улыбнулся.
— Ладно, — промолвил доктор, — я умываю руки!.. Но предупреждаю вас: скоро настанет время, когда вам будет делаться дурно при одном воспоминании об этом дне!
С этими словами он вышел из комнаты.
— Ладно, ладно, доктор, — проговорил король насмешливо, — когда сделается дурно, мы пришлем за вами!
Все расхохотались, находя шутку удивительно остроумной.
Глава XXVI
Ужин. — Гек проговаривается. — Заячья Губа просит у Гека прощения. — Гек похищает деньги.
Когда все ушли, король спросил Мэри Джен, есть ли у них свободные комнаты. Она отвечала, что есть одна — для дяди Вильяма; что касается дяди Гарвея, то она может уступить ему свою собственную комнату, а сама устроится у сестер. Кроме того, вверху, на чердаке, есть еще чуланчик с постелью. Король объявил, что чуланчик пригодится для его лакея, то есть для меня.
Мэри Джен повела нас наверх, показала комнаты, простые, но уютные. Она было хотела вынести из своей комнаты свои юбки, платья и много разных мелочей, но дядя Гарвей сказал, что они ему не мешают. Юбки висели по стене, а над ними была протянута ситцевая занавеска, спускавшаяся до самого пола. В углу стоял старый волосяной чемодан, в другом углу ящик с гитарой; повсюду виднелись разные безделушки и мелкие вещицы, которыми девушки любят украшать свои комнаты. Король заметил, что с ними даже веселее и уютнее, и просил ничего не убирать. Комната герцога была довольно маленькая, но достаточно хороша для него, точно так же и моя каморка.
Вечером у нас был большой ужин, собралось много гостей, мужчин и дам. Я стоял за стульями короля и герцога, прислуживая им, а негры прислуживали остальным гостям. Мэри Джен сидела на конце стола, рядом с Сюзанной, и все говорила: «Ах, какие плохие гренки», или: «Как не удались консервы», или: «Как жестки жареные цыплята» — и тому подобный вздор, известно, что обыкновенно говорят хозяйки, напрашиваясь на комплименты; а гости, понимая в чем дело, беспрестанно возражали: «Как это вам удается так аппетитно поджаривать гренки?» Или: «Скажите, ради бога, где это вы достаете такие удивительные пикули?» И все в таком роде, пустая болтовня, словом, что всегда говорится на званых ужинах.
Когда пиршество окончилось, я и Заячья Губа сели вместе ужинать на кухне объедками, в то время как остальные помогали неграм мыть посуду. Заячья Губа все выведывала у меня про Англию, и, черт побери, минутами мне казалось, что лед готов подо мной подломиться.
— Видали вы когда-нибудь короля? — спрашивала она.
— Кого это? Вильгельма Четвертого? Как же, он постоянно ходит в нашу церковь. (Я вспомнил потом, что он давно умер, однако и глазом не моргнул.)
— Как? Аккуратно ходит в церковь? — удивлялась она.