Похождения проклятых
Шрифт:
— Откель транспорт-то, чадо?
— У друзей напрокат взял, отче. Или падре? Я немного путаюсь в конфессиях.
Немного поразмыслив, я все же залез в пежо. Там, на заднем сиденье, увидел Машу. Но почему-то не слишком удивился этому.
— Вот потому-то мы и ездили в Сергиев Посад, в лавру, с целью просветительства, — сказала она.
— Я специально напросился, — добавил Яков, протягивая мне фляжку. — А Маша любезно согласилась на роль экскурсовода.
Глотнув коньяка, я заметно потеплел и подобрел. О происшедшем со мной больше не хотелось думать. Ни об академиках, ни о кураторах. Тамбовские
— А с тобой что снова приключилось? — нарушила его Маша.
— Забрел не туда. Дикие лисы покусали, — ответил я уклончиво.
— Хорошо, что не гуси, — засмеялся Яков. — По радио передавали, что в Подмосковье домашняя птица стала набрасываться на своих хозяев. Куры, утки, а кое у кого и павлины со страусами совсем оборзели, заклевывает чуть ли не до смерти, причем метят в глаз. В Шатурах две женщины находятся в реанимации. Сбесились даже попугаи в клетках. Тараторят без умолку, несут всякую ерунду. И некоторые, между прочим, на древних языках — на арамейском, санскрите, латине, не исключено, что и на шумерском — еще не успели определить. А кенары перестали петь. Напротив, молчат, как воды в рот набрали.
— Это, наверное, была юмористическая передача, — сказал я. — В мире Жванецкого.
— Нет, Радио России.
— Гадио России, — поправила Маша. — У них там у всех с буквой р не очень как-то. Но мы и сами видели, как индюшки бежали по шоссе и бросались под машины.
— Кончали свою индюшачью жизнь самоубийством, — добавил Яков, подмигнув мне в водительское зеркальце. — Показывали пример своим старшим братьям. Или меньшим? Ведь живность Господь также сотворил раньше людей, не так ли?
Все-то он знает. И будто мои недавние мысли подслушивал. Прямо не человек, а посланец какой-то. Из каких сфер?
— Ну а как вам в лавре? — спросил я.
— Да так… — коротко отозвался он, словно процедил сквозь зубы. И свернул тему: — Вас куда доставить? Мне-то еще надо по Москве покататься, дела всякие.
— К метро.
Через некоторое время мы остановились возле станции ВДНХ. Маша вышла вместе со мной. Попрощалась она с Яковом холодно. Когда пежо отъехало, я произнес:
— Не пойму, когда ты успела с ним договориться насчет экскурсии?
— Еще вчера вечером, — ответила она. — А что?
— Нет, ничего. Просто надо было поставить об этом в известность меня или Алексея.
— А вы сторожа мне?
— Но волнуемся же. Особенно он. Мне-то до желтизны. Я привык к твоим выкидонам.
— А что такого случилось? Человек интересуется православием, святыми реликвиями. Мой долг — объяснить ему, рассказать. Может быть, он хочет стать неофитом?
— Что он хочет — нам неизвестно. И все равно. Так порядочные невесты не поступают.
— Я — невеста непорядочная, тебе это знать лучше всех.
— С тобой просто невозможно разговаривать. А куда ты сорвалась ранним утром?
— Скажу об этом, когда встретимся с Алексеем.
Я вернул ей ее мобильный телефон, и всю дорогу до общежития на Бауманской мы промолчали. Я лишь продолжал мелкими глотками прикладываться к присвоенной фляжке. Яков не обеднеет.
Так же молча мы подошли к зданию общежития. И первым, кого встретили, был комендант.
— Тараканы вернулись! — радостно сообщил бравый отставной майор. Словно это было главным и долгожданным событием в его жизни.
— Поздравляю, — сказал я. — Теперь можете спать спокойно.
— Да, но зато из подвалов исчезли все крысы, — он почесал затылок. — Ночью, все до единой. Как сговорились, право.
— А вы, Лев Юрьевич, этим сильно расстроены? — спросила Маша.
— Не в том дело. Просто — непорядок. Когда я чего-то не понимаю — я того боюсь. Ну скажите на милость, почему то тараканы слиняли, то крысы маршевым броском под зов трубы?
— Но ведь возвращаются же? — утешила его она.
— О какой трубе вы говорите? — поинтересовался я. — Или это аллегория?
— Всю ночь что-то гудело, — ответил он. — Никто не может понять толком. То ли где-то в теплоцентрали, то ли…
— Иерихонская, — подсказала Маша. — Тогда чего волноваться из-за каких-то крыс?
— Глотните-ка лучше коньяка, — предложил я ему фляжку.
Он благодарно взял, глотнул и сунул ее себе в карман. Что легко приходит — то так же легко и уходит. Но я этим был нисколько не огорчен. По крайней мере, гораздо меньше, чем комендант — поведением крыс и тараканов.
— А ваш друг, между прочим, уже здесь, — сказал он и ушел, покачивая в недоумении головой и бормоча что-то себе под нос.
Бедняга! Мне бы его заботы. Или хотя бы часть их. Вместо той головной боли, которой меня наградили куратор с академиком. Вот уж кто со своими подручными настоящие крысы и тараканы. Но они так просто не уходят и не возвращаются, сами по себе. Их вызывают власть предержащие, и не под глас иерихонской трубы, а под дудочку флейты, которая звучит испокон веков. Мелодия эта сладка и для обычных простых людей, вроде Льва Юрьевича, типичного советского человека, заброшенного в Россию двадцать первого века и чудом здесь уцелевшего, даже ставшего маленьким комендантом общежития. Звуки дудочки манят и обещают чуть-чуть власти, немного денег на прожитье, капельку славы, ложку любви и мензурку счастья. Только иди вместе со всеми, не выбивайся из колонны, не отставай и не забегай вперед. А уж за строем присмотрят кураторы и академики. Будь как все, и всё будет. То есть ничего. Иди, куда тебя зовет эта волшебная мелодия, к бездне. Удачи тебе, человек толпы…
Алексей, ожидавший нас в двухкомнатном номере, был непривычно бледен и взволнован.
— Кремль удавился, — сказал он. — Я был там только что. Страшное зрелище.
— Надеюсь, тебя никто не видел? — спросил я, выставляя кастрюлю с геранью на подоконник. — А то еще повесят на тебя его смерть. Печально, конечно, но я так и предполагал.
— Кажется, никто. Дверь была, как всегда, не заперта. Я вошел. Кошка какая-то мимо меня шмыгнула… У него ведь не было кошки?