Похождения проклятых
Шрифт:
— Нет, — сказала Маша. — В прошлый раз не было. Хотя кошатиной пахло. В каждом подъезде их полно.
— Может, кошка ему глаза и выгрызла? — спросил сам у себя Алексей. — Стоит на коленях, а удавка на батарею накинута. Будто пытался молиться. Это надо очень постараться, чтобы умудриться повеситься в такой позе.
— Или другие постарались, — произнес я. — А с глазами-то что?
— Нету, — глухо ответил Алексей. — Я же говорю: совсем. Начисто отсутствуют. Словно выскреб кто. Я и подумал — кошка.
— Эти могут, когда голодные, — согласилась Маша. — У меня в детстве был кот, который воровал у соседей по даче куриные яйца. Не потому что хотел жрать,
— Ну, хватит о котах и кошках, — сказал я. — Дело-то серьезное. Значит, тебя никто не видел. А записку-то он хоть какую-нибудь оставил?
— Не знаю. Некогда мне было смотреть. Или искать по карманам. Я как увидел, так сразу и ушел. На улице уже вызвал по телефону милицию. Правда… есть одно обстоятельство. Которое меня сильно тревожит.
— Какое?
— В квартире Матвея Ивановича икон не было. Ни одной. Это я хорошо помню, по первым двум посещениям. Старик порвал с верой. А тут вдруг появилась, одна, бумажная, рядом с ним, на подоконнике. И на лике — также глаза выколоты. Вот что ужасно.
Он замолчал. А я не мог представить себе эту сцену: как старик сначала кощунствует над иконой, затем в безумии выскребывает себе глаза, а потом набрасывает петлю на шею и медленно давится. Тут надо не только потерять разум, но призвать на помощь и силы ада.
— Какое-то ритуальное самоубийство получается, — сказала Маша, поежившись.
— Либо убийство, — добавил я, продолжая гнуть свою линию, поскольку не мог поверить в такой добровольный уход из жизни Матвея Ивановича, что бы он там ни натворил в прошлом. — Если исходить из того, что смерть старика была насильственной, то почему его ослепили? Да еще с такой жестокостью. Почему надругались над святым образом? Действительно, в этом есть что-то зловеще-ритуальное. В стиле нынешних безбожников-постмодернистов-авангардистов. Всех этих маратов-гельманов, кибировых, куликов и прочих человек-собак. Но они-то — всего лишь жалкие и убогие трусы, способные только лаять из подворотни. А тут чувствуется рука матерого сатаниста-профессионала, который оставил свою метку, знак. В назидание. Дескать, так будет с каждым, кто меня ослушается. Кто попробует вернуться ко Господу. Отсюда и изуродованная икона.
— Слепой Кремль, — подсказала Маша. — Это тоже весьма символично. Характерно для нынешнего времени. Сначала запродал душу дьяволу, потом перестал видеть и слышать, а в конце концов пришел к такому исходу.
— Что бы там ни было, загадок действительно много, — вздохнул Алексей. — Но давайте вернемся к нашим делам. Завтра уже шестнадцатое сентября. Остается всего три дня. Ольгу Ухтомскую мы упустили.
И он рассказал Маше, что произошло сегодня утром.
— Кстати, поведай уж и ты нам, где была, — напомнил я ей. Кроме лавры. Может быть, Алексей из деликатности об этом не спрашивает, но раз уж мы одна команда, то хотелось бы знать. Хотя бы в общих чертах. Между нами-то давайте без загадок!
(И это говорил я, который практически дал согласие работать и на Олега Олеговича, и на Кемеровского…)
— Будем предельно откровенны, — добавил я с дурной улыбкой и начиная вдруг подмигивать левым глазом.
— Ты чего зраком дергаешься, член команды? — подозрительно спросила Маша. — Конечно, расскажу. Я была в приюте для имбицилов, в Черустях. Это почти девяносто километров от Москвы.
Новость была неожиданная, я
— Добираться далеко, поэтому я ушла рано утром, пока вы все еще спали, — продолжила Маша. — Там не только олигофрены и дауны, там и дети с церебральным параличом, и с аутизмом, и просто брошенные, а оттого несчастные и замкнутые. Словом, свезли со всей Москвы — и с глаз долой, подальше от казино и бутиков. А то, не дай бог, общую картину испортят. Картину Репина: Не ждали.
— А что тебя туда занесло? — спросил я. — Ты вроде уже взрослая и более-менее нормальная. И не брошенная. Не знаю только, как насчет счастья. Не приняли?
— Дурак, — вынесла она лаконичный диагноз. — Вы помните ту фотографию, где Ольга Ухтомская заснята с детьми? На заднем плане — ветхое двухэтажное строение с колоннами и мансардой. Я долго ломала голову: где же я это видела? И вчера ночью вспомнила. Когда я подрабатывала в Бульварном кольце, то делала репортаж об этом детском приюте в Черустях. Заметка получилась дрянной, но это сейчас не важно. Главное, я подумала, что раз Ольга запечатлена на снимке с детьми и хранит фотографию на память, то что-то ее связывает с приютом. Что-то очень важное. Меня охватило такое нетерпение, что я решила немедленно ехать.
— И забыла на столе свой мобильник, — сказал я. — А Ольга тебе по нему как раз и звонила. И если бы ты так не торопилась, то все могло бы повернуться совсем иначе. Когда ты перестанешь вострить лыжи, не досчитав хотя бы до семи?
— Считают бухгалтера, — ответила Маша.
— И что было дальше? — спросил Алексей.
— Я приехала. Пообщалась с директрисой. И узнала, что Ольга Ухтомская действительно там работает. Три раза в неделю: по понедельникам, четвергам и субботам. Она обучает детей не только грамоте, но и боголюбию, насколько я поняла. У нее есть даже своя маленькая комнатка, если надо задержаться и переночевать. Я даже заглянула в нее. Все очень чисто, прибрано, и ничего лишнего. Только иконы. А еще директриса сказала, что у нее здесь был старый сундучок, который она совсем недавно куда-то увезла. И главное, Ольга настолько привязана к этим несчастным детям, что всей душой с ними. И еще не было случая, чтобы она не приехала на занятия, пропустила свои дни. А потом… потом я уехала, потому что мне надо было… Словом, уехала, и все.
Тут Маша посмотрела на меня и подала взглядом знак, чтобы я молчал. Но Алексей и не обратил внимания, пребывая в своих мыслях. Интересно, а как бы он среагировал на то, что его невеста возила в лавру Якова? Впрочем, вполне возможно, что даже бы и одобрил. Бессребреники все такие.
— Завтра среда, — произнес он. — Впереди остается один день, когда Ольга будет в приюте. Четверг. В субботу уже будет поздно. Сроки заканчиваются. Времени у нас совсем мало. Если не найдем Ухтомскую до четверга, едем в Черусти.
— А как Агафья Максимовна, ты был у нее? — спросил я.
— Быть-то был, — ответил Алексей со смущением в голосе. — Да только тоже все как-то очень странно.
— Но она-то хоть жива?
Он вытащил из кармана крохотный листочек бумаги.
— Не знаю. Но верю, что жива. Там возле дома какие-то люди крутятся. Дверь заперта. Никто не откликается. Я уже хотел уходить, как из соседней квартиры выглянула соседка. Такая же пожилая, как и Агафья Максимовна. Напуганная чем-то. Она только спросила шепотом: Вы Алексей Новоторжский? Потом протянула этот листок и быстро за собой дверь закрыла. Что-то происходит. Я так понял, что Сафонова куда-то уехала. Но успела передать соседке записку для меня.