Похождения светлой блудницы
Шрифт:
«Марья Андреевна, Рудик вернулся! С территории гаража. Верёвку оборвал! Воет у двери! Искусан в драках на пути к дому! Буду лечить… Рудик, тихо, Рудик… Марья Андреевна, ну что, идём выбирать квартиру?»
Необыкновенно открытый искренний риэлтор! Громкий лай!
Так как она переезжает в Медведково, то и квартиры в этом районе. Две открывает Пётр, другие – риэлторы других фирм. Морозный денёк. На Петре шапочка, натянутая на уши, как и руки обмороженные, но на катке. Ампутировать не понадобилось.
Комната
Дома на определителе: Леонид Германович (давай в Бутово, к моим деткам); Володя Бородин (ни акварели, ни пельменей нет) И брат Сёма: «Жива?»
Юбилей свадьбы тёти Люды и дяди Толи.
Двоюродные Ирина и Натка, «мачехины дочки», удивительно деликатные. «Маня, тебе «мимозу?» «Ты “оливье” не пробовала…» Довольные, будто это они имеют квартиру в сталинском доме, а не ютятся в панельной «трёшке», как говорят риэлторы. В детстве, бывало, и конфету вырвут: «Отдай нам с Иркой!» «Отдай нам с Наткой!» Тётя Люда – добрая мачеха. Этих двух – в угол, а – ей: «Маня, Манечка, не плачь, я куплю тебе глазурованные сырки!» Любит Маню, копия её, рано умершая родная сестра, Сёму, как сына. Кто их не любит обоих, так это их бодрый папа-вдовец с его второй женой.
Подоплёка опёки выявляется, как только успевают выпить за юбиляров…
– Наверное, у тебя с риэлтором какая-то… любовь? – Тревога на лице тёти Люды.
Привыкла с ней откровенно, и та хвалит: «Как образно!» Видно, слишком образный портрет… Я – «неадекватная», – думает словом Петровны.
– Эмоциональная зависимость, – Ирка – психиатр, работает на Канатчиковой Даче.
– Втрескалась! – хихикает Натка, ума ноль, но декан у матери на кафедре.
– Вы не правильно понимаете!
Тётя Люда:
– Но ты мне так образно про Петю и даже… Петюшу.
И «Петюшей»?!
– Он тебя охмуряет, так проще убить, – Сёма с любимой темой.
– Убить – вряд ли, – авторитетное мнение его жены юриста. – Недавнее уголовное дело: покалечили за пять квадратных метров.
– Среди нас мнительные люди с гипертонией! Давайте другую тему. – Предлагает дядя Толя.
– Да кому надо убивать, да и калечить, – Ирка, как специалист, – квартиру отнимут, деньги отберут. Этот «Петюша» в хоромах, и никакой тёщи нет.
– …и Рудика? – Маня готова зарыдать. – Его лай!
– Магнитофон.
Ирка говорила: «Ум у меня мужской». Но заткнулась, дабы её не приняли за лесбиянку.
– Квартиру оттянут! Ту, в Медведково, –
Вот откуда их гостеприимство: общение, как с убитой…
Но так говорить о Петре!
– Вы не знаете его! Он открытый, он не обманывает! – И редко плачущая Маня – в слёзы!
– Маня, Манечка, не плачь! – выкрикивает тётя Люда, но не добавляет «я куплю тебе глазурованные сырки», сейчас полно, а когда-то в буфетах на отраслевых совещаниях.
Под конец Маня отыгрывается: ей от двоих предложение!
– Леонид неплохой! – улыбается тётя.
– Нет, Вова – талант, – кивает на картину дядя. – С ним Мане будет интересней.
Дядя и тётя надеются: она переживёт это отбытие в чёртово Колорадо.
– С деньгами организую. – Сёма не добавляет «убьют».
На работе – к Полиграфычу главному, к Павлу Дондуратову. Предлог – три дня на домашние хлопоты.
– Как давно вы знаете главного менеджера фирмы «Гусь…» Гусева?
– Да мы ещё в ЦК…
Вот так-то! Не могут комсомольцы быть бандитами! Брат твердит: могут.
Леонид Германович у издательства с букетом. Предлагает прямиком на метро и двух автобусах к нему в Бутово. Трудные детки, а Маня такая добрая… Ему некогда: торгует. «Ваши “Звери и оборотни” идут прямо влёт». Отказывается она от роли воспитательницы. Авось прибудет из Турции их родная мама.
В почтовом ящике гравюра. Дуб. Рябина – к нему – кудрявой головой-кроной.
«Марья Андреевна, у меня информация. Любой из трёх вариантов: первый – я к вам. Второй – мы где-нибудь. Третий – вы – ко мне». Она выбирает третий вариант.
Да, у Ирки и дамского ума нет. «В хоромах»! Его квартира, подаренная советской властью его родителям, как и миллионам таких же, ненова. Грядёт реактивный лом хрущёвок, обмен будет равноценным. На увеличение квадратных метров не надеется. Прав дядя Толя: и двух эта власть не подарит.
Сынишка. У Пети при виде ребёнка радость. Открыт, как его глаза – зеркало его души.
Ангидридовна.
– Марья Андреевна, угощайтесь, – выкладывает на блюдо начавшую таять клубнику. – Мы с Петром Валентиновичем в разводе, но жить негде. Маму покормлю…
Тёща! Алла уходит, сын Валера убегает на тренировку. Они с Петей – о дне сделки, о деньгах. Никто не подслушает на его кухне.
Пьют кофе, едят клубнику. Из комнат голосок:
– Алечка, доченька…
– …вот так всеми днями…
Старушка выходит в коридор.
– Ольга Ивановна, хотите клубники?
Она приподнимает длинную полу халата, голень забинтована жгутом:
– Бо-оль-но! – как ребёнок.
У Пети жалость в лице! Маня опять готова заплакать. Какая судьба! Как нелегко ему, бедному!