Пока мы не стали незнакомцами

Карлино Рене

— Я никуда не уйду, Грейс.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Что бы ни случилось?

Я притянул Грейс в своей груди и крепко обнял ее.

— Да что с тобой происходит?

Она лицом прижалась к моей груди.

— Я никогда не верила, что ты мог уехать вот так. Мне пришлось принять это, но тебя не было рядом, чтобы сказать, правда там была написана или нет. Письмо было так непохоже на тебя, такое непонятное. Мне не верилось, что ты мог говорить такие вещи. В какой-то момент я поняла, что не живу. Мне пришлось оставить мысль о том, что мы будем вместе, чтобы

подарить Дэну ту любовь, которую он заслуживал. Но я никогда не прекращала думать о тебе.

— Я знаю, Грейс. Я тоже. Мне очень жаль. Элизабет перевернула мою жизнь с ног на голову. Хотел бы я знать обо всем раньше.

— Она перевернула не только твою жизнь.

— Я знаю и ненавижу ее за это.

— Это волновой эффект²¹, Мэтт.

— Я знаю, и мне жаль. — Я мягко поцеловал ее в лоб. — Но я больше не хочу жить в прошлом. Теперь мы вместе. Я просто хочу заснуть, обнимая тебя, хорошо?

Грейс прижалась ко мне теснее.

— Хорошо.

Ее дыхание выровнялось, а тело расслабилось. Это было последнее, что я запомнил перед тем, как проснуться в ее постели в одиночестве.

23

.

Кем, ты думала, я был?

МЭТТ

В утреннем свете спальня Грейс была яркой, и я окинул взглядом окружающую меня обстановку в первый раз. Здесь был антикварный комод, цветочное одеяло, на стенах висели картины французских пригородов, нарисованных в импрессионистском стиле — очень спокойное оформление для кого-то вроде Грейс.

Когда я услышал, как она гремит на кухне, я слез с кровати, чувствуя воодушевление. Натянул джинсы, обулся и попытался найти рубашку, но не смог. Дверь была приоткрыта, и я решил выйти в коридор. На другом его конце была кухня. Я увидел Грейс за маленьким круглым столом, она потягивала кофе, сидя в халате и розовых тапочках, ее волосы были собраны в пучок на макушке. Когда дверь скрипнула, она подняла взгляд. Запах кофе манил меня, но когда я ступил в коридор, то зацепился за кое-что взглядом.

Стены были покрыты фотографиями. Справа было черно-белое фото Грейс и Татьяны на балконе в Париже, с Эйфелевой башней на заднем плане. Эти пышущие молодостью лица я знал. Я улыбнулся и посмотрел на Грейс в конце коридора, сидевшую с непроницаемым выражением лица.

Я увидел очередное фото, где Дэн дирижировал, а Грейс сидела с оркестром, ее смычок был прижат к виолончели.

Затем я увидел фото Дэна и Грейс, сидящих в парке, и на коленях у Грейс был ребенок. Я подошел ближе и уставился на фото, а мысли пустились вскачь. У них ребенок? Я спрашивал ее о том, есть ли у них ребенок?

Там же было еще одно семейное фото с ними тремя, но маленькая девочка была старше, может, лет пяти, и сидела она на плечах у Дэна, когда они были в Вашингтон-Сквер-парке. А затем еще один снимок, где девочка еще старше, наверное, ей восемь. Я посмотрел на Грейс, в чьем взгляде читалась такая усталость, которой я прежде не видел никогда.

По дороге к кухне девочка становилась

все старше, пока, в конце коридора, перед глазами не появилась школьная фотография подростка лет пятнадцати с длинными светлыми волосами Грейс, ее губами и ее же светлой кожей. Но скрутило меня от ее глаз.

Они не были невероятно зелеными, как у Грейс, или тускло-голубыми, как у Дэна.

Они были очень темными, почти черными…

У нее были мои глаза.

Я рукой закрыл рот, когда из груди вырвался стон. До меня донеслось шмыганье, и я оглянулся, увидев Грейс, обливавшуюся слезами. Выражение ее лица по-прежнему было непроницаемым, словно она училась контролировать его, даже несмотря на рыдания.

Я моргнул, когда слезы потекли из моих собственных глаз.

— Как ее зовут?

— Эш²², — прошептала Грейс. Она уронила голову на руки и захлебнулась в рыданиях.

О, мой бог.

Я прижал руку к сердцу. Свидетельство того, что жизнь пылает ярко.

— Я пропустил все, Грейси, — сказал я, не отходя от шока. — Все пропустил.

Грейс подняла взгляд.

— Мне так жаль. Я пыталась рассказать тебе.

Я смотрел на нее как будто целую бессловесную вечность.

— Недостаточно усердно.

Она разрыдалась еще громче.

— Мэтт, прошу!

— Нет… ты не можешь. Какого хера? Что случилось?

— Я хотела рассказать.

— Я схожу с ума?

— Нет, послушай, — молила она.

Я больше не смотрел на нее. Больше не мог смотреть на нее.

— Никаких разговоров. Ох, господи, что происходит? — У меня есть дочь, чье детство я пропустил.

Я направился к входной двери и побрел домой без рубашки и с затуманенным взглядом. Я снова и снова повторял в голове: «У меня есть дочь, у меня есть дочь, у меня есть дочь».

Следующие шесть часов я провел в лофте, напиваясь водкой прямо из бутылки. Я наблюдал за снующими по улицам людьми, за отцами, держащими своих дочерей за руки, за влюбленными парочками. Внутри у меня плескалась злость на Грейс и Элизабет. Я чувствовал себя беспомощным, словно эти две женщины выстроили всю мою взрослую жизнь без меня.

Я позвонил брату, но попал на голосовую почту.

— Ты дядя, — сказал я твердо. — Грейс пятнадцать лет назад родила ребенка, а я-то думал, что Элизабет хранит от меня тайны. Теперь у меня есть дочь подросток, которую я не знаю ВООБЩЕ. Я облажался. Поговорим позже.

Он не перезвонил.

Я прятался в квартире все выходные, почти не трезвея.

Утром в понедельник я разнес коробку пиццы и проломил дыру в стене. Мне показалось, что ощущения были не плохими, потому я повторил действие, а затем на протяжении нескольких часов пытался заделать дыры. Я подумывал позвонить Китти или по одному из номеров «Голос Гринвич-Виллидж»²³, но вместо этого пошел в магазин с алкоголем и купил пачку сигарет. Я не курил больше десяти лет, но это как езда на велосипеде. Серьезно.