Пока телефон не зазвонил
Шрифт:
Есть! Стас упустил в разговоре крохотную ремарку, пояснение, которого незнакомый с покойным человек дать не мог.
Позже подозрение Гущина подтвердилось. И после этого случая следователь стал с исследовательским любопытством относится к череде любых нелепостей. Случайностей в истории с задержанием Идрисова набралось такое множество, что лежа в больнице с подвешенной вверх загипсованной ногой, Стас размышлял о них и день и ночь. И через какое-то время – возможно, от скуки и ничегонеделанья, – в нем появилась твердая уверенность: череда событий не закончена. Ранение
И если, не дай Бог, набор критической массы происходит в геометрической прогрессии, то вскоре ситуация приобретет катастрофическую форму.
Скука и ничегонеделанье вообще не действуют на психику укрепляюще и позитивно.
Август обещал стать жарким. Июль уже отметился рекордными температурами. Гущин выходил на променад лишь ранним утром или поздним вечером – врачи обязали его разрабатывать коленный сустав, который к счастью удалось спасти от протезирования. Колено ныло и поскрипывало, Гущин, опираясь на трость, наматывал круги по скверу. Зойка Маргаритовна пролонгированные прогулки чрезвычайно одобряла и вела себя примерно, не заставляя хромоногого хозяина разыскивать ее по окрестным кустам и близлежащим помойкам. Благовоспитанная, чинная Заноза вышагивала рядом, изредка отвлекаясь на обнюхивание со знакомыми собаками. Однажды облаяла и погоняла обнаглевшую ворону, что засиделась на газоне, но вернулась к хозяину, едва тот свистнул.
Гущин тяжело добрел до лавочки, опустился на нее, подзывая Зойку. Сегодня днем майору позвонил непосредственный начальник подполковник Коростылев, предупредил, что подъедет и предложил встретиться в сквере. Мол, хорошо бы отдохнуть от кондиционированного воздуха кабинета и салона автомобиля.
Подумав о начальнике, Стас автоматически потянулся к карману, в котором раньше лежали бы сигареты… Но вовремя опомнился: стерильный больничный режим быстро отучил майора от пагубной привычки. Но достаточно было лишь вскользь подумать о работе и начальнике, как руки снова потянулись к сигаретам.
Стас усмехнулся, поглядел направо и увидел, что по аллее бодро шагает Анатолий Николаевич. Невысокий, крепенький с наметившимся брюшком и залысинами, он на ходу снимал поднадоевший за день пиджак. Раздеваться было не очень удобно, под мышкой подполковник удерживал кожаную папку. Подцепив пальцем пиджак за вешалку, Николаевич перекинул его через плечо и крикнул хорошо знакомой Зойке.
Заноза Маргаритовна замерла, подергала носом… и опознав персону, стремглав помчалась к подполковнику. Коростылев улыбнулся во всю ширь: уши собаченции развивались рыжими флажками, кривые лапки цокали когтями по асфальту, прут хвостика выражал радость от встречи, вращаясь словно вентилятор.
В общем, так получилось, что вначале подполковник поздоровался с собакой. Попутно извинился:
– Прости, Маргаритовна, зарапортовался, ничего вкусненького тебе не захватил. – И уже потом обратился к привстающему с лавочки коллеге: – Сиди, сиди, Стас! Здорово. Как дела? Как здоровье?
Мужчины обменялись рукопожатием,
– Нормально. Как вы там?
– Штатно, – так же коротко определился подполковник. Сел. Пристроил папку на колени, глубоко вздохнул и замолчал, утирая широкий лоб ладонью.
Гущин напрягся. Он слишком хорошо знал своего начальника, чтоб сделать вывод: Коростылев приехал не с визитом вежливости, а по необходимости, причем, пожалуй, неприятной. Патрон уже не раз навещал майора – и в больнице был, и дома, – и каждый раз пытался хоть как развеселить раненого сослуживца, рассказывая уморительные случаи из недавнего, делился новостями. Сейчас – молчал и щеки надувал.
Подтверждая догадку Стаса, начальник набрал в грудь воздуха и, состроив якобы веселую улыбку, неловко брякнул:
– Не ошизел еще от безделья-то? А?
«Приехали», – подумал Гущин. Грубоватыми шутками шеф обычно маскировал сильнейшее волнение.
– Николаич, – замирая сердцем, проговорил майор, – меня это… что… списать решили? В архив… или сразу на пенсию? По инвалидности.
Патрон взмахнул обеими руками:
– Окстись, Гущин! Какой – «списать»?! Лучшего сыщика эпохи, в тридцать семь лет… Скажешь тоже.
Коростылев протестовал излишне рьяно, и у Гущина появилось ощущение, что под диафрагмой появились мыши – карабкаются по внутренностям и щекочут душу лапками.
О том, что его могут отправить в отставку по состоянию здоровья, Стас подозревал уже давно. И сейчас опасался, что шеф-приятель именно потому и предложил побеседовать на улице, чтобы позволить Стасу достойно принять новость и не волновать скукоженной физиономией впечатлительную маму. Успел опомниться до возвращения домой.
Заметив, как скис майор, подполковник сочувственно крякнул, раскрыл замок на кожаной папке и, копошась в бумагах, пробурчал:
– Я, Стас, к тебе по делу. Где же это тут у меня… Ах, вот. На, посмотри.
Когда Гущин брал пластиковую обложку с какими-то документами, руки у него слегка подрагивали. Коростылев скривился:
– Да ладно тебе, Станислав Петрович… Пока я в силе, никто тебя не спишет. Обещаю.
Станислав кивнул, раскрыл папку и сразу же увидел в ней фотографии с места преступления. Крупный план лица мертвой девушки с мокрыми светлыми волосами, несколько снимков знакомого речного берега с лежащей на зеленой траве фигуркой в бежевом платье. Еще одним крупным планом криминалист сделал акцент на одежде покойницы: подол платья в стиле милитари – с карманами и погончиками, был обрезан полукругом.
Разглядывая фотографии, Гущин пробормотал:
– Еще одна «русалка», да?… Новый эпизод по Водяному? – Посмотрел на подполковника. – Какой уже по счету?
Коростылев, играя скулами, ответил:
– Восьмой. И опять у той же плотины. Эта «русалка» вторая за лето, Стас. Первую, правда, выловили в другом ручье за пятнадцать километров от заводи, но круг – сужается. Раньше Водяной «работал» по большому радиусу, сейчас… обнаглел. Определился. Пять девушек из восьми найдены в одном месте.